Глоток свободы(Повесть о Пестеле)
Шрифт:
А во флигеле тем временем был все тот же восхитительный полумрак, в котором, словно в заросшем пруду, лениво колыхались призрачные фигуры и слышался легкий шелест карт, похожий на редкие всплески воды, да приглушенные неразборчивые слова, тихий смех, вздохи.
Как всегда, никто не обратил на нашего героя внимания, но он вошел в тот густой и ленивый мир уже кавалером, и из тьмы гостиной залы глядел на него багряный крест Святого Владимира, окаймленный золотом и чернью, так что дух захватывало.
Все были разделены на группы, на пары, и никому не было до Авросимова ровно никакого дела.
Наш герой повалился на ковер недалеко от ног Бутурлина, ожидая окончания игры. Все вокруг было, как в первое посещение, однако чего-то все-таки не хватало. И вдруг, обведя медленным взором всю залу, он понял: не хватало тайны, той самой, которая раньше парила среди людей. Теперь ее не было: либо она еще не прилетела, либо уже померла и лежала где- нибудь бездыханная, и Авросимова потянуло выпить вина, дабы охладить разгоряченное тело, и именно — выпить, а не так, как тогда, когда вино, словно нектар, вливалось без спросу, словно оно было во всем: в мебели, в стенах, в каминном пламени, в воздухе, в табачном дыме.
За круглым столом зашумели. Вист кончился. Бутурлин сполз со стула и улегся на ковре, подперев голову тонкою рукою.
— Не боишься завтрашнего утра? — спросил у Авросимова.
Тут наш герой снова вспомнил о поединке.
— Вы оба прекрасны, — сказал Бутурлин. — Будет худо, ежели один из вас растянется.
«Действительно, — подумал Авросимов, — помирать неохота».
— У меня счеты с ним, — сказал он. — Примирение невозможно.
— Возможно, — сказал Бутурлин. — Все возможно. Обнимитесь…
— Да нет же! — воскликнул наш герой без энтузиазма. — Где же это будет?
— За Новой Деревней.
«Не время стреляться, — подумал Авросимов с тоской. — Кабы я был свободен… Ах, боже мой!»
— Да обнимитесь вы, и все…
— Нет, — сказал Авросимов. — Это невозможно.
— Ну и черт с вами, — вяло ответствовал кавалергард. — Ну, давай.
И он приподнял бокал.
Авросимов выпил. Бутурлин усмехнулся. Бокал в его руке закачался, поплыл и опрокинулся, и меж тонких губ кавалергарда медленно потекло вино.
— Ах Ванюша, ты стрелять-то умеешь?
— А ты, Бутурлин, крепостных прусачков боишься?.. Почему ты, Бутурлин, там не оказался, а здесь вино пьешь?
— Это дело не по мне, Ванюша, — засмеялся кавалергард. — Видишь какие у меня руки тонкие?.. Да чем здесь лучше, философ?.. Ты хоть стрелять-то умеешь?
«Уж ежели я со свернутым курком в унтера угодил, — подумал Авросимов, — так уж из нового пистолета подстрелю Слепцова непременно…»
Тут ему сделалось грустно, и желание убивать ротмистра пропало.
— Если в тебя пулю влепить, — сказал Бутурлин, — ничего тебе не сделается: вон ты здоровенный какой, и щеки у тебя налились, ровно яблочки. Тебе бы, Ванюша, в деревню, там жить…
А время меж тем шло, и поединок приближался, и Авросимов только об нем и думал, то есть страдал, потому что, милостивый государь, вообразите-ка, что это вам завтра стреляться
Опять начиналась лихорадка. Мысли скакали в голове. Вино не успокаивало, даже не ощущалось, лилось и лилось, подобно воде. И все вокруг казались неживыми, а так — сизыми призраками без глаз и без слов, размахивающими длинными руками. И призраки играли в вист, а над круглым столом висела тишина. Браницкий исчез, а на тахте спал Крупников, раскинув руки.
Наш герой тоже незаметно и счастливо уснул, как это с ним не раз бывало, но громкие голоса заставили его пробудиться.
Теперь все находились в странном возбуждении. Дрова в камине трещали, и пламя буйствовало. Браницкий стоял в шубе посреди залы. Остальные его окружили.
— Это невозможно, — сказал Крупников. — Быть не может. Этого не может быть… Вздор.
— Ну хочешь пари? — спокойно предложил Браницкий. — Я ставлю своих девок, а ты, ежели проиграешь, обос… ворота Строгановского дома… Согласен?
Тут все зашумели.
— Перестаньте, Браницкий, — вмешался незнакомый павловец. — Вы не лжете? А?.. Это же страшно, что вы говорите… Это правда? Клянитесь.
— Чем надоедать с подозрениями, — обиделся Браницкий, — сходите к Зимнему, поглядите, что творится…
— Как же это случилось? — сказал Крупников. — Нужно идти, господа…
— А не сходить ли в самом деле? — сказал Бутурлин. — Это даже любопытно.
— Как это вышло? — зашумели все. — Да тише! Дайте ему рассказать!
Господа, — сказал Браницкий, сбрасывая шубу к ногам, — рассказывают, будто нынче ночью, ну часа два назад…
— Что случилось? — спросил наш герой.
— Тише!
— Пестель бежал, — глухо промолвил Бутурлин. — Да он лжец, этот толстяк…
Большое мощное тело нашего героя вдруг обмякло, голова закружилась, он взмахнул руками, словно ребенок на неровном месте, но этого, к счастью, никто не заметил, ибо взоры всех были устремлены на рассказчика.
— Надо идти, — сказал Крупников.
— Тише!
— …пока солдаты спали, опоенные каким-то зельем, — продолжал Браницкий, — он с помощью караульного офицера (черт знает, кто там нынче караулил) выбрался…
— Ага, — воскликнул павловец, — сукин сын!
— Самое удивительное, господа, — сказал Браницкий, — что платье свое он оставил в нумере. Очевидно, переоделся. Предполагают, что он отправился в Малороссию, где его ждут в армии…
— Вздор, — сказал Бутурлин. — А как же государь?