Глубинная Россия: 2000 - 2002
Шрифт:
Не будет большим преувеличением сказать, что весьма значительная часть нефтедолларов, заработанных на экспорте (за вычетом уведенных крупных капиталов и действительно элитного потребления), была обменена на «сникерсы» и жевательную резинку, которая у детей глубинной России повсеместно именовалась «жувачкой». Прошло десять лет, однако накопившаяся жажда ещё не утолена. В июне 2002 года, когда я проводил проектный семинар в Рузаевке, в городе и в районе проходили выпускные школьные балы. Не было ни одной девушки, бальное платье которой стоило бы меньше 200 «условных единиц», было много и более дорогих, что заведомо превышает меру доступного без крайнего напряжения сил большинства семей. И не только в районном центре — на следующее утро я вручал призы малышам, авторам рисунков, и вчерашним десятиклассникам, писавшим сочинения о родном для них месте [76] . Среди победителей была девушка из отдаленной от райцентра деревни, и на ней было такое же, очень дорогое по местным меркам, платье.
76
Делая поправку на то, что лишенные непосредственности десятиклассники старались писать «как надо», можно уловить и подлинное настроение: «…Сделано уже немало, нужно сделать больше… А будем ли мы сами лучше? А какими мы должны быть? Мне хотелось бы, чтобы в месте, где я живу, люди были хоть чуточку культурнее, воспитаннее. Ценили бы то,
ПОЛНЫЙ ТЕКСТ СОЧИНЕНИЯ
«Что сделать, чтобы в месте, где я живу, стало лучше»
Выполнил: Ельмеев Александр, ученик 10 класса Сузгарьевской средней школы
Проверила: Лукашенко Н.В.
2002 год
Мое село — Сузгарье,
Целый мир мой.
Любовью переполнено моей.
И этот мир- счастливый и незримый,
Я каждый день люблю и боготворю.
Наше село образовалось в XVII веке. Название села «Сузгарье» происходит от древнего предания, что как будто на это место, где теперь наше село, первыми поселились два брата Суз и Гарь. Через некоторое время здесь образовалась маленькая деревня. А теперь это село, оно очень большое. Именно в этом селе я родился и вырос.
Сузгарье — это большое село, которое раскинулось на большую территорию. Оно находится большей частью в низменности, лишь только одна улица распологается на холме, и поэтому она и называется «Нагорная». Село состоит из семи улиц. Самая большая из них — это Центральная, в которой находятся: сельский совет, почта, медпункт, магазин, Дом культуры, церковь. Очень много достопримечательностей в нашем селе.
С одной стороны наше село огибает лес, а с другой стороны — безграничная гладь полей и лугов. Лес у нас большой, красивый. Преобладают лиственные деревья. Замечательно, когда около села есть лес. Ведь лес- это своего рода кладовая природы. Летом мы здесь собираем ягоды, осенью- грибы, а зимой приходим кататься на лыжах по зимнему лесу. У нас есть и небольшая речка. Туда летом почти все ребята приходят купаться или просто отдохнуть от летних тяжелых работ. Есть у нас кроме этого ещё два пруда. Так что у нас есть места, где можно проводить жаркие летние дни. В наших речках вода чистая, и там имеется очень много рыбы, поэтому есть у нас и любители рыбалки.
А на полях совхоза выращивают зерновые культуры. Но есть у нас и луга, которые поражают человека своей естественной красотой. Любят мальчишки и девчонки резвиться летом на этих местах.
Сузгарье расположено в удобном месте. Недалеко от села находится город Рузаевка. Здесь проживает больше восьмисот человек. Большая часть населения по национальности мордва, но живут и русские. Народ дружный, трудолюбивый. Большинство людей работают в нашем же совхозе «Ключ-Сузгарьевский», где создаются все благоприятные условия для работы. Зарплату платят высокую, а главное — регулярно. люди довольны своей работой и гордятся ею.
Директор нашего совхоза «Ключ-Сузгарьевский» Амбаев Николай Борисович уже несколько лет старается благоустроить лучшим образом своё хозяйство, а главное, он не забывает и о своем селе, и о людях, которые работают с ним. Можно сказать, что наш совхоз под его руководством достиг высоких показателей. Он смог добитьсяч того, что такого хозяйства, как «Ключ-Сузгарьевский», нет во всей республике. Наше село знаменито на всю округу благодаря только нашему совхозу.
Большую помощь Николай Борисович Амбаев оказывает в строительстве новой школы в селе Сузгарье.
Не перечислить тех полезных дел, которые Н.Б. Амбаев сделал для села. Хочется, чтобы таких добрых и щедрых людей, как Николай Борисович, было бы в нашей стране больше. Вот тогда может быть наш мир будет немного краше, добрее, счастливие. Нам всем нужно сделать для своего края что-нибудь такое, чтобы жить стало лучше.
Хотя и Н.Б. Амбаев сделал очень много для села, но я считаю, что этого ещё мало, чтобы каждый человек был абсолютно счастлив. Нужно сделать ещё очень многое, чтобы место, где я живу, стало лучше. Для того, чтобы в селе было хорошо, нужно, чтобы в этом принимало участие все население.
Во-первых, у нас в селе большая часть молодёжи уходит работать и жить в города. Нам нужно сделать так, чтобы хотя бы некоторые из них захотели остаться здесь навсегда.
Очень много в селе старых людей, аоторые не имеют близких, но очень нуждаются в помощи. Более того, они хотят, чтобы к ним относились внимательнее. Ведь старость заслуживает доброты и милосердия. Да, да, именно милосердия. Хотелось бы, чтобы это слово было написано большими буквами в душе каждого, потомучто люди, порою, по отношению друг к другу, бывают злые, грубые, чёрствые. И от милосердия тоже зависит, будет ли место, где я живу, лучше.
Еще я люблю весну, когда по всей округе цветет яблоня, вишня, сирень и другие деревья. Я хочу, чтобы у нас в селе был большой школьный или колхозный сад.
По мере увеличения села, а оно у нас растет, уже появилась ещё одна новая улица. Нужно сельской администрации создавать условия для жизни людей в этих домах.
Сделано уже немало, нужно сделать больше. У нас в селе практически все есть, что необходимо человеку в жизни, но мы стремимся к лучшему.
Я считаю, что дляшкольников нужен стадион, где они смогут заниматься спортом, развивать силу, выносливость, ловкость. Я думаю, что это очень важно, потому что каждому из нас придется служить в армии, защищать своё Отечество, своими успехами по службе радовать земляков.
Вообще, нужно создавать хорошие условия, в первую очередь, для детей, ведь они — будущее села. Они будут делать все для того, чтобы жить в нашем селе стало лучше. А будем ли мы сами лучше…
А будем ли мы сами лучше? А какими мы должны быть? Мне хотелось бы, чтобы в месте, где я живу, люди были хоть чуточку культурнее, воспитаннее. Ценили бы то, что создавалось их предками. А может ли быть человек лучше, если забывает о правилах поведения, об уважении, наконец, о людях, благодаря которым известно наше село.
В первую очередь, нам нельзя забывать, что именно в этом месте мы родились, выросли, жили и живем. Я буду делать все, чтобы мое село было краше.
Пройдут годы. Возможно и наши дети напишут сочинение на тему: «Что сделать, чтобы в месте, где я живу, стало лучше?». Но это уже будет другое время, а, может быть, и другой век. Возможно, в своем сочинении они захотят продолжить мою мысль и захотят сделать больше для улучшения жизни села.
Само по себе это недурно, потому что свидетельствует о принципиальной возможности делать такого рода приобретения [77] , однако приходится констатировать, что в весьма ещё бедном обществе продолжают властвовать культурные нормы, согласно которым жизнь не по средствам трактуется как единственно достойная форма бытия. Это обстоятельство является не меньшим, может быть, препятствием развитию малого бизнеса в России, чем всем известные бюрократические препоны.
77
Для молодых читателей не лишним будет пояснить, что старинное выражение «построить пальто» было вполне в ходу ещё
Разумеется, есть ещё одна константа, смысл которой очень хорошо понимал Фет, явственно различавший российскую склонность к обильному употреблению крепких напитков и глухое пьянство:
«Беззаветное пьянство — удел пролетариата, которому у нас не о чем думать. Сыт и пьян он всегда будет, а остальное ему не нужно. Сюда относится громадное большинство бывших дворовых: домашней прислуги и мастеровых, созданных покойным крепостным правом».
Если вдуматься всерьёз, то трудно спорить с тем, что громадное большинство рабочих в недавно пережитом нами втором крепостном праве по существу своему были «дворовыми», поскольку исполняли обязанности так и не состоявшегося технического перевооружения производства. Большинство же сельскохозяйственных рабочих в колхозах и совхозах «дворовыми» в сущности и остаются.
Если в вопросах судопроизводства за полтора века и достигнут немалый прогресс (в последние десять лет), то в сюжетах правоприменения многие истории можно без труда менять местами во времени, за вычетом особенностей языка. Не менее любопытны параллели, и тогда, и теперь порождаемые, как писал Фет, «абсентизмом», то есть физической удаленностью владельца от предмета собственности. Разумеется, в наше время лёгкость коммуникаций через технические средства создает иллюзию простоты дистанционного управления. Однако изъятие каждого частного повода коммуникации из целостного социального контекста при кажущейся полноте информации искажает картину. Сейчас, когда немалые объемы собственности переходят в руки московских, самарских, пермских или петербургских компаний, когда завершается процесс «сбрасывания коммуналки» в руки местного самоуправления, необходимо предвидеть отдаленные последствия этого процесса.
Мы рассмотрели пунктиром всю небольшую книгу, равных которой в российской литературе, кажется, нет. Завершить хочется ещё одной из филиппик Фета против российской литературно-публицистической традиции, где широкий мазок кисти и удачное словцо ценились всегда выше, чем точность, где факты почти всегда подминались под идею:
«Что уж тут значит широта идей, одному Богу известно, а на деле это выходит мочальный хвост, который, для назидания, прицепляют к произведению. Этот мочальный хвост литературы потянулся у нас по всем отраслям искусства и даже жизни. Мы ничего знать не хотим. Нам давай поучительную музыку, таковую же поэзию, живопись, скульптуру — словом, все поучительное. Одна хореография отстала. Не думаю, чтобы новейший канкан был особо поучителен… Виноват, виноват! К канкану-то, напротив, и сводятся все современные искусства, с тою разницей, что все остальные обязаны говорить о том, что не следует делать, а канкан воочию показывает, что именно требуется. Гоньба за мочальным хвостом производится до того усердно и добросовестно, что в драме, в статуе, в картине нет уже ни драмы, ни статуи, ни картины, а торжествует один мочальный хвост с кислым запахом рогожи».
Составитель и автор предисловия к рассматриваемым очеркам Фета В.А. Кошелев, посетивший остатки фетовского имения, где после 1878 года не было хорошего хозяина, да и война прошлась по этим местам крепко, отмечает:
«В парке до сих пор растут деревья «культурных» пород: клен, ясень, береза, липа. Многие из деревьев мертвы — но ни одной сорной ольхи рядом не выросло. В бывшем саду много яблонь: конечно же, не те, фетовские яблони, а дички, выросшие на их корнях. Но до сих пор плодоносят и — вкусные. Огромный, в трех уровнях, пруд тоже каким-то чудом сохранился: не высох и не зарос, и до сих пор наполнен превосходной водою. Сохранилась и подъездная аллея, сто тридцать лет назад тщательно «убитая» щебнем и гравием. На эту подъездную дорогу (ею давно не пользуются) упали сверху мертвые деревья — но ни одной травинки из-под гравия так и не пробилось».
Забытые, в отличие от стихов, тексты Фета похожи на аллею его имения — ни одной сентиментальной или лирической травинки не пробилось через утрамбованный щебень. С тех пор как его очерки были опубликованы в журнале Каткова, российская литература пополнилась великим множеством книг, но в них напрасно было бы искать фетовскую прагматическую ясность. Они — о нравах характеров, но не о нравах нации. Более всего они о медленном закате дворянских гнезд, частично — о купечестве, но не о том купечестве, что выстраивало капиталы, а о том, что их разбазаривало. Отчасти о крестьянстве и мещанстве, но и крестьяне и мещане тут — почти исключительно суть драматические фигуры, персонажи. Ничтожно мало о городских рабочих, а если о них, то это тоже персонажи, вроде горьковской «матери», без изменений перенесенные в текст романа из горьковской «итальянской жизни».
Наиболее существенно, пожалуй, то, что именно эти персонажи начинали вторую свою жизнь в публицистике, управляя суждениями, не требовавшими опоры в фактическом материале. Понадобилось огромное предприятие Петра Петровича Семенова (Тян-Шанского) и Владимира Ивановича Ламанского, чтобы организовать серию экспедиций, обработать их результаты и собрать в многотомник «Россия. Полное географическое описание нашего отечества». Редактором многотомника был Владимир Петрович Семенов, определивший его жанр: «настольная и дорожная книга». Разумеется, это был краткий очерк, и в его фактографической базе то здесь, то там множество лакун. Объять необъятное было сложно, но сама героическая попытка беспристрастно описать сущее на конец девятнадцатого века вызывает восхищение.
Между очерками Фета и томами «России» зияет почти полная пустота — не считать же ее заполнением интерпретации фактов в трудах господ «народников», эсеров и социал-демократов. Эта пустота лишь отчасти заполнялась отдельными выпусками сборников губернских краеведческих обществ. Они очень ценны как свидетельства, но по понятным причинам их тексты чрезвычайно неровны, колеблясь в широком диапазоне от статистических таблиц с минимальным комментарием до симпатичных зарисовок, порожденных сочинителями. Более того, чем талантливее сочинитель, тем меньше связи между его текстами и тривиальной правдой жизни. Никто не умалит значения романов Льва Толстого как именно литературных произведений, но строить соображения относительно способов ведения хозяйства по суждениям Лёвина из «Анны Карениной» было бы так же нелепо, как пытаться представить себе функционирование русского уездного города по Скотопригоньевску Федора Достоевского или, к примеру, строительство Николаевской железной дороги — по строфам поэмы Николая Некрасова.
Конечно же, в очерках Глеба Успенского можно найти совершенно достоверные детали относительно многоярусной системы аренды в петербургском домовладении, как ранее в пьесах Александра Островского были рассеяны замечательные подробности быта замоскворецкого купечества, а позднее в романах Федора Сологуба обнаруживаются вполне достоверные детали быта московских мещан (с рабочими у Сологуба дело обстояло не лучше, чем у Горького). Ранняя советская литература дала немало интересного материала о столицах и, в некотором объеме, о провинциальных городах и уездах. Эта литература полна деталями быта, но она не отображала почти ничего из реальных процессов жизнеустройства — в целом сообщала о них не более, чем литература зрелого сталинизма могла сказать об экономике нового рабовладения (Гулаг) или об экономике нового крепостничества. Мы уже говорили о том, как мало к этому могла добавить предперестроечная литература, тогда как ни публицистика, ни, тем более, изящная литература после 1991 года не поспевали за стремительностью перемен.