Глубинный путь (Илл. В. Игнатова)
Шрифт:
Я думал: стоит ли рассказать следователю обо всем, что мне известно? Хотя Томазян и прекрасный человек, но сумеет ли он чутко отнестись к трагедии Лиды и Ярослава? Хватит ли у него деликатности обойти их взаимоотношения? Это очень трудно, а следователю иногда и совсем невозможно. Нет, лучше ничего не говорить. Пусть я буду единственным посторонним, кому известна эта тайна.
Но вот Томазян закончил расшифровку телеграммы и протянул мне бумагу. Я прочитал:
«Возле Братска задержан подозрительный человек с документами на имя Виноградова.
Пока я читал, Томазян начал что-то писать.
— Что вы думаете делать? — спросил я.
— А вот посылаю телеграмму в Братск, — ответил следователь. «Немедленно самолетом доставьте Виноградова в Иркутск. Требую осторожности». Полагаю, что завтра мы увидим этого Виноградова.
Во мне заговорило любопытство:
— Послушайте, Томазян, мне очень хотелось бы увидеть этого субъекта.
— Хорошо, — сразу же согласился следователь. — Завтра, после того как мы его увидим, мы окончательно решим, нужно ли вам выехать в Забайкалье вслед за Лидией Дмитриевной. Все-таки готовьтесь, чтобы вы могли за час собраться в дорогу.
— Хорошо, буду готов. Я вам еще нужен?
— Будьте здоровы… Между прочим, имейте в виду, что тот, за кем мы охотимся, знает о личных — кажется, достаточно сложных — взаимоотношениях между Лидией Шелемехой и Ярославом Макаренко.
Услышав это от Томазяна, я оторопел.
— Вам что-нибудь известно об этом? — спросил он, испытующе глядя на меня.
— Нет… — едва выговорил я и сразу почувствовал, как у меня начинают гореть уши.
— Ну хорошо, — усмехнулся Томазян. — Итак, имейте в виду, что между ними что-то было и кто-то об этом пронюхал… До свиданья.
Выйдя, я сейчас же посмотрел на себя в зеркало, стоявшее в коридоре. В самом деле, уши мои были красны как огонь. На душе было скверно. Но мог ли я сказать что-нибудь Томазяну о моих друзьях?
12. ЧЕЛОВЕК, СОМНЕВАЮЩИЙСЯ В СВОЕЙ ФАМИЛИИ
Прокуратура помещалась в двухэтажном доме напротив областного суда. Мы приехали туда во втором часу дня.
В кабинетах следователей царила тишина. Сюда не долетали ни стук пишущих машинок из канцелярии, ни шум посетителей из приемной прокурора.
Один из этих кабинетов занял Томазян. Местный прокурор давно знал московского следователя и помогал ему не только по обязанности, но также из чувства дружбы и уважения.
Нам сказали, что Виноградова уже привезли из Братска и он находится в помещении для арестованных.
Томазян попросил одного из следователей проводить меня в это помещение и дать мне возможность посмотреть на арестованного так, чтобы тот меня не видел.
Выяснилось, что сделать это нетрудно: в помещении для арестованных было небольшое затемненное оконце. Очутившись перед ним, я посмотрел в камеру и увидел на скамье маленького человечка без шапки, с усиками. На нем был костюм цвета хаки, на ногах — краги. Костюм
Он сидел неподвижно, вперив взгляд в стену.
Весь его облик был воплощением тупости, и именно это заставило меня вспомнить, что я когда-то уже встречал этого субъекта. Да, достаточно было на несколько секунд закрыть глаза, как в воображении всплыли ночь на улице Красных Ботаников и дендрарий профессора Довгалюка. Какой же это Виноградов? Это не кто иной, как Черепашкин! Я пригляделся еще внимательнее и убедился, что это действительно тот самый управляющий домом, в котором жили профессор Довгалюк и летчик Шелемеха.
Я поспешил к Томазяну.
— Ну? — спросил он.
— Черепашкин, — коротко ответил я.
— Вы уверены? — живо спросил следователь.
Я рассказал, как мне довелось встретиться с этим гражданином.
— Интересно… Это становится исключительно интересным! Как же Черепашкин на протяжении нескольких дней стал Виноградовым? Попробуем сейчас выяснить. Хотите его послушать?
— Это было бы любопытно.
— Сейчас мы попросим принести сюда ширму. Вы посидите за ней, пока я буду с ним говорить. Только сидите тихо, не выходите, пока я вас не позову.
Диван и маленький столик отгородили ширмой, и я удобно устроился. В ширме имелось несколько едва заметных дырочек, и таким образом весь кабинет был мне хорошо виден.
Привели арестованного.
— Прошу, гражданин, садитесь, — предложил следователь.
Арестованный несмело подошел ближе к столу и с явным удовольствием сел в кресло, на которое ему указали. Можно было подумать, что он отдыхает после долгой, утомительной работы.
Томазян придвинул к себе папку с делом и, не заглянув в нее, спросил:
— Как ваша фамилия? Вероятно, не Виноградов?
— Как моя фамилия? — переспросил арестованный. — Я уверен, что Черепашкин, а мне все говорят, что Виноградов. И я уже начинаю думать: не сошел ли я, часом, с ума?
— Удивительно!.. Но такое… случается, — медленно выговаривая слова, сказал Томазян, и в голосе его звучало нечто похожее на сочувствие.
— Умоляю вас! — вдруг отчаянно вскрикнул арестованный. — Скажите, как моя фамилия? Черепашкин?
— А вы как думаете?
Черепашкин развел руками, поднял одно плечо, склонил набок голову и безнадежно заявил:
— Ничего не понимаю. Не представляю себя Виноградовым.
— Вы и в самом деле не Виноградов, а…
— А?.. — испуганно и с надеждой глядя на следователя, выпрямился арестованный.
— Вы, — сказал, пристально глядя на арестованного Томазян, — вы действительно Черепашкин Иван Семенович.
— Слушайте, вы правду говорите? — В голосе Черепашкина зазвучала радость, потом маленького человека снова охватил страх, и он зашептал: Нет, тот уверял меня, что я Виноградов, только сошел с ума.