Глубинный путь
Шрифт:
— Немедленно радируйте в Иркутск, — приказал Самборский. — Сейчас вызываю санитарную и спасательную службы.
И, не дослушав ответ, побежал к подъемной станции, с которой ураганом сорвало крышу. За ним поспешил Кротов, вытирая платком кровь с головы. Оба забыли обо всем, кроме своих обязанностей. Я не отставал от них.
На вокзале, через который прошел весь прорвавшийся в туннель воздух, мы увидели несколько десятков раненых людей. Здание было во многих местах довольно сильно повреждено. Смертельных случаев не было — вероятно, потому, что людей здесь было
Значительно хуже обстояло дело в туннеле. Весь Глубинный путь делился на секторы. Автоматические шлюзы-заслонки с помощью могучих механизмов молниеносно поднимались и опускались, пропуская поезда. В этом районе участок между шлюзами-заслонками занимал почти полторы тысячи километров. Это составляло около двухсот миллионов кубометров пустоты. Воздух могучим потоком ринулся в подземелье, и первые поезда, встретившиеся на его пути, так резко затормозили, что передние вагоны с грохотом разбивались один о другой. Из диспетчерских пунктов службы движения сообщили, что серьезные аварии со значительным количеством человеческих жертв потерпели не менее десяти поездов. Сообщалось о пожаре на двух поездах.
Из соседних подземных вокзалов в район катастрофы срочно выехали работники санитарной службы. Несколько часов отняли расчистка путей и перевод поврежденных поездов на запасные колеи. Правда, воздуха теперь было достаточно, работать можно было без защитных масок, и это значительно облегчало работу.
Я позвонил на Верхнее озеро и попросил к телефону Аркадия Михайловича. Его там не оказалось. Ураган дошел и до плантации, но на особые повреждения там не жаловались. Я не стал слушать объяснения. Меня тревожило, куда подевался профессор Довгалюк. Раз он не вернулся на плантацию, значит, авария застала его в помещении подземного вокзала или по дороге на Верхнее озеро.
К сожалению, мне никто не мог помочь в розысках — все были заняты ликвидацией последствий катастрофы. Я прошел несколько километров по путям до подземных плантаций, но Аркадия Михайловича нигде не нашел. Расспрашивал встречных, не видали ли они старого ботаника, но никто не мог ничего мне сказать. Большинство людей не знали профессора, а знавшие — не видели его во время катастрофы.
Я вернулся на подземный вокзал и присоединился к Самборскому. Он осматривал разрушенную взрывом перегородку между вентиляционной шахтой и туннелем и давал указания, как ее восстановить и замуровать.
— Но как могла она здесь проломиться? — удивлялся инженер. — Неужели…
— Что — неужели? — спросил я его.
Он не ответил. У меня мелькнула мысль: «Неужели диверсия?»
Это было ужасно, но иного объяснения быть не могло.
— Кто-то из наших все же погиб, — сказал шедший рядом работник.
— Где?
— Вон там, — показал он на труп, лежавший в зеленой канавке.
Мы подошли ближе. Я наклонился и узнал профессора Довгалюка.
— Неужели мертв? — с волнением спросил инженер.
Но профессор был жив. Он застонал, когда мы притронулись к нему.
— Аркадий Михайлович! — позвал Самборский.
Профессор открыл глаза, узнал Самборского и хрипло прошептал:
— Задержите Черепашкина… он виновник… аварии…
Ботаник снова потерял сознание. Мы подняли его на руки и осторожно понесли в кабинет начальника подземного вокзала. Немедленно вызвали врача, и тот, осмотрев старика, сказал, что ничего страшного нет.
— Он получил сильные ушибы, когда падал. Через несколько минут очнется.
Тем временем начались розыски Черепашкина. Я остался возле Аркадия Михайловича, ожидая, пока его приведут в чувство. Мои мысли были заняты Черепашкиным. Зачем понадобилось ему причинять Глубинному пути такие повреждения? Может быть, бывший управдом сошел с ума?
Врач сказал правду: профессор Довгалюк быстро очнулся и смог рассказать о том, что с ним случилось.
Распрощавшись с нами несколько часов назад, профессор вспомнил, что ему нужно взять семена, и, прежде чем ехать на плантацию, решил зайти в камеру хранения багажа. Обратно он шел мимо незаконченных мастерских, отделявшихся от герметизированного туннеля только стеной. Вдруг он заметил, что из-за выступа стены выскочил и быстрыми шагами направился в глубину подземелья человек. Профессор внимательно присмотрелся и узнал смотрителя подземного сада.
— Черепашкин! — крикнул он.
Но тот, не оглядываясь, бросился бежать. Аркадий Михайлович крикнул еще несколько раз и поспешил вслед беглецу. Черепашкин не останавливался. Встревоженный странным поведением смотрителя, профессор еще прибавил шагу. Но расстояние между ним и Черепашкиным все увеличивалось, так как Черепашкин бежал что было сил. Вдруг Черепашкин бросился в поросшую травой канаву. Теперь профессор быстро приближался к нему. Но только он подошел к канаве, позади прогремел взрыв. Профессор видел, как падали рабочие, и почувствовал, как невидимая сила бросила его на землю.
Больше он ничего не помнил.
Во время рассказа старика вернулся Самборский.
— Ваш Черепашкин, Аркадий Михайлович, исчез неведомо куда. Нигде ни следа… Но я уже связался с Иркутском и уведомил начальника охраны Глубинного пути. Томазяну следует знать о случившемся.
— Томазяну? — удивленно спросил я. — Почему Томазяну?
— Он ведь наш начальник охраны.
— Давно?
— С начала войны.
Это было для меня новостью.
12. Электропоезда идут на запад
Томазян действительно получил новое назначение. Его перевели сюда из прокуратуры и назначили начальником охраны подземного пути. Это назначение свидетельствовало о доверии к следователю и возлагало на него огромную ответственность.
Бывший следователь понимал, что, если в туннеле еще оставались враги, значит, дело Догадова было недостаточно расследовано, понимал, что означает новая катастрофа на Глубинном пути и где таятся ее причины.
— Вот оно то, что скрыл от нас Догадов, — сказал мне Томазян, когда я встретил его на аэродроме.