Глубины земли
Шрифт:
Хотя именно этого-то ей и хотелось.
Во второй половине декабря Анна-Мария стала сильно уставать. Она отдавала рождественскому празднику все силы, кроме того, она переживала какой-то внутренний конфликт, ее раздирала невероятная, необъяснимая, ужасная тоска, которая не получала никакого выхода, и это лишало ее сил.
Мучительные визиты в усадьбу тоже доставляли ей массу хлопот. Адриан все время приходил за ней, хотя она и говорила ему, что у нее нет времени, и что она устала, а дамы в этой семье были сплошная благожелательность, и, вопреки своей воле, она потом тащилась оттуда домой
Ее поход в лавку тогда возымел свои последствия. Через пару дней семья Брандт посетила ее в школе. Царственная мамаша дружелюбно объяснила ей, что девушке из хорошей семьи не пристало якшаться с простонародьем. Ей следовало бы немного подумать об Адриане, да и о его близких.
Последнее Анна-Мария не могла понять. Да уж и первое тоже, если на то пошло. Она возразила, что ходила не одна, что ее проводили и туда, и обратно.
Да, но кто? Какой-то несчастный шахтер. Да и вообще — этот Коль — неподходящая компания, у него такие грубые манеры, он так ругается, да и еще его подозрительное иностранное происхождение к тому же.
Лисен так и сверлила ее своими глазками. «Эта дамочка может сколько угодно стараться казаться добродушной, — упрямо думала Анна-Мария, — но я все равно знаю, что она ненавидит меня. Это видно по ее глазам».
Но поскольку Анна-Мария была девушка мягкая и покладистая, ей не пришло в голову начать препираться с дамами. Вместо этого она как можно спокойнее сказала:
— Мне кажется, валлонов очень уважают за их искусство и культуру и за их выдающихся ремесленников.
— Мы слышали кое-что о совершенно неподобающих вещах между вами двумя, — вмешалась Керстин. — Разумеется, это всего лишь сплетни, но и они опасны. Нам не нужны такие сплетни, Анна-Мария.
Нам? Что они имели в виду? Но поскольку сразу не нашлась, что им ответить, они стали говорить о чем-то другом, прежде чем она смогла начать протестовать. И вот она сидит, а внутри у нее все горит от обиды и боли. Да и от вошедшего Адриана толку было мало. Он был такой слабый, что Анне-Марии стало стыдно за него. Семейство полностью обезличило его.
У героя ее снов не осталось даже нимба. Ничего!
Дети и школа доставляли ей огромную радость. Она чувствовала, что она способная учительница, ведь они учились всему легко и быстро. Разумеется, не всем было одинаково легко, но она была достаточно внимательна, чтобы позаботиться о том, чтобы никто не отставал.
Однажды она получила подарок. Жена Севеда сунула ей какой-то бесформенный сверток. Там оказалась пара вязаных варежек. Чего они стоили женщине, Анна-Мария могла только догадываться. Потому что теперь она знала об отчаянном положении с деньгами у всех, знала, что даже самая крохотная экстравагантность проделывала большую дыру в скудном семейном бюджете. Но этот подарок она не могла не принять. Она надевала варежки всегда, когда было холодно.
А Нильссон постепенно становился все язвительнее и противнее. Она лишила его отличных источников дохода, этого он ей простить не мог, и поэтому распространял ядовитые сплетни о ней с еще большим энтузиазмом. Но он уже никого больше не волновал. Он был уничтожен, во всяком случае в том, что касалось младшего ребенка Севеда.
Иногда он входил и с неодобрительным видом наблюдал за приготовлениями к рождественскому спектаклю. Смотрел на сцену, которую соорудил Клампен, на столы вдоль стен и гору костюмов, сшитых Анной-Марией.
Но Нильссон был хитер. И он знал, как больнее ранить.
— Вчера заходил мастер. Уже жалеет о своей идее пригласить сюда учителя. Или что еще хуже: учительницу. Считает, что фрекен слишком много себе позволяет. А уж что касается этого праздника на Рождество, то он просто вне себя. Собирается запретить шахтерам идти сюда в этот вечер. Им придется работать на шахте до полуночи.
И хотя Анна-Мария уже знала, что представляет собой Нильссон, все равно его слова ранили ее. В них всегда есть доля правды, сказал как-то Адриан. Да, верно, она и сама неоднократно убеждалась в этом.
И вот однажды, когда урок закончился, и дети выбежали из школы, а в классе воцарилась тишина, она услышала, что в конторе идет перебранка.
Поскольку голос одного из спорящих принадлежал Колю, она прислушалась самым бессовестным образом.
Нильссон ядовито произнес:
— Но тут тебе ничего не светит, Коль. У фрекен Анны-Марии совсем другие интересы, мы все это знаем. Голос Коля был хриплым от гнева.
— А какого черта я должен ею интересоваться?
— Да неужели? А что же ты тогда сюда бегаешь день и ночь, как мартовский кот?
Анна-Марие показалось, что она даже слышит, как Коль подошел вплотную к Нильссону.
— Может, назовешь хотя бы один-единственный раз, когда я заговорил с ней? Я прекрасно обходился без женщин раньше, так что зачем мне всезнайка-мамзель из школы из этого проклятого богатого высшего общества?
— Ой! Отпусти мой сюртук, ты, грубиян!
Коль настолько разозлился, что едва мог говорить.
— А если ты не возьмешь назад все те сплетни, которые распустил о ней и обо мне, то я тебя прирежу!
И он вылетел из конторы, а Анна-Мария услышала, как Нильссон судорожно задышал.
В тот день она шла домой в полном спокойствии. В Иттерхедене, казалось, не осталось уже ничего, чему она могла бы радоваться, думала она.
Но самым большим мучением для нее была Селестина. Ребенок начинал вести себя отвратительно, как только видел ее. Но, кажется, семья Брандт теперь пыталась сделать так, чтобы они вообще не встречались. И когда ее приглашали на вечерний кофе в усадьбу, ребенок редко бывал со взрослыми. Анна-Мария на самом деле пыталась проявить внимание к маленькой девочке, потерявшей мать, но ее терпение испытывали слишком часто. Все ее попытки сблизиться решительно отвергались. Как в тот раз, когда Селестина очень не оп возрасту взросло заметила:
«Папа вовсе не любит фрекен. Он хочет на вас жениться только из-за денег».
Анна-Мария просто не знала, что ей и подумать. Или же кто-то это говорил (Лисен), или же девочка действительно была достаточно хитра, чтобы додуматься до этого сама.
Во всяком случае, однажды она к стыду своему поняла, что и сама старается избегать Селестину. Она уже не могла больше выдержать эту откровенную враждебность. Это всегда отнимает силы, портит настроение, не говоря уже и о том, что лишает уверенности в себе. А у Анны-Марии в последнее время ее осталось не так много, чтобы она могла позволить себе потерять еще и последние остатки.