Глубокая борозда
Шрифт:
— Хорошо, Павлов. Я понимаю твое положение: молодому секретарю и вдруг отменить свои установки. Тебе трудно там…
Лицо Павлова вспыхнуло.
— Нет, Иван Петрович! Мне, конечно, трудно, но я хочу работать и ясно вижу перспективы нашего района. Но если у вас сложилось уже мнение, то пожалуйста…
— Эка расходился, — усмехнулся Смирнов. — Поправлять самому трудно, это мне понятно… Пошлем кого-нибудь в помощь.
— Чтобы сказать коммунистам района, вот, мол, ваш секретарь напутал, приходится исправлять ошибки. Нет, прошу не делать этого. Я считаю планы района правильными и
Павлов привел и суждения Несгибаемого о целинных совхозах, но, продолжая говорить, все больше раздражался.
— А у тебя нервы, товарищ Павлов, — прервал его Смирнов. — Надо время от времени подлечивать…
Павлов спохватился:
— Извините… Но я не свое личное дело защищаю.
Смирнов вышел из-за стола, заложив руки за спину, прошелся по кабинету, поглядел на Павлова:
— Ты зайди еще к Кролевцу, докажи!
— Он не хочет даже заглянуть в наши расчеты.
— Попробуй еще раз. Думаешь, так просто ломать планы?
— Вы скажите ему, Иван Петрович.
— Скажите… Иди и доказывай, если чувствуешь, что прав. Но учти: именно Кролевца пошлем к тебе для помощи. Вот так! Вообще же, товарищ Павлов, как я понял, ты печешься о чистых парах.
— Это же единственный в наших условиях путь к очищению полей от сорняков. Сорняки грабят нас среди бела дня, надо как можно быстрей покончить с этим главным врагом хлеборобов.
Смирнов еще раз прошелся по кабинету, затем присел к столу.
— А как ты относишься к занятым парам? — спросил он.
— На засоренных землях и занятые пары? — удивился Павлов.
Когда Павлов зашел к Кролевцу, тот, не глядя на него, сказал:
— Условно примем твой план, но на днях сам приеду и проверю все на месте.
Домой Павлов не ехал, а летел на крыльях…
6
Весна, начавшаяся было рано, теперь уже явно затянулась.
В последних числах апреля только отдельные хозяйства, и то в самых южных районах области, приступили к полевым работам. Но в ночь на первое мая похолодало, все замерзло, и только третьего мая опять по-весеннему засветило солнце.
На областной радиоперекличке, проходившей второго мая, поставлена задача: к десятому мая посеять пшеницу.
Павлову всегда были непонятны подобные установки: пшеницу посеять к десятому, кукурузу — к пятнадцатому… Прежде всего, почему именно эти даты? Почему не двенадцатого, не тринадцатого? А может быть, кукурузу можно сеять и восемнадцатого? Почему такое шаблонное руководство? Сама по себе установка закончить сев во всех районах области к единой дате шаблонна. Если на юге области уже сеют, то в северных районах не приступали к полевым работам — там лежит снег. А ведь радио донесло установку и туда, на север, где она вызовет лишь горькую усмешку.
Ему было ясно, что срок завершения сева дан без учета возможностей, а просто так, «для мобилизации». Если бы в Дронкинском районе с третьего мая пустить все сеялки и на каждую из них выработать по полторы нормы, то и в этом случае можно отсеяться только за двенадцать дней. Значит, ясно, что к десятому пшеницу не посеять, как не посеять и кукурузу к пятнадцатому,
На другой день в кабинете Павлова собрались секретари райкома, руководители исполкома райсовета. На лице каждого вопрос: как быть?
А Павлов и вчера после радиопереклички не сказал, как быть, молчит и сегодня. И он чувствовал, что многие товарищи думают так: «Что это за секретарь — не может дать четкой установки».
Павлов сам спрашивает:
— Как быть, товарищи?
— Черт знает, как тут быть, — отвечает Быстров.
— Мы же решили: графиков сева не устанавливать, — замечает Васильев.
— Надо только учитывать, — вновь заговорил Быстров, — при отсутствии графика некоторые могут начать своевольничать.
— Твое мнение, Петр Петрович? — спрашивает Павлов.
— Надо обсудить… Товарищ Васильев да и вы, видимо, убеждены, что лучшие сроки сева впереди. Вы агрономы, вам проще… Но может получиться и так, что, пока ждем этих лучших сроков, окажемся на последнем месте и головы свои потеряем.
— Все же, твое мнение?
Быстров пожал плечами:
— По-моему, установка области ясна…
— А решение партии о праве самим планировать производство разве непонятно? — вспылил Васильев.
«Вот они, шаблонные установки, — злится Павлов. — Умных людей заставляют сомневаться». Ведь Быстров — умный человек, начитанный, но воспитан на приказах, превратился лишь в исполнителя, перестал самостоятельно мыслить. Как-то он сказал Павлову: «Никто еще не страдал за точно выполненную директиву, если даже она впоследствии и оказывалась ошибочной». В этих словах, как в зеркале, весь Быстров. А в колхозах и совхозах Павлов видел совсем других людей. Они не оглядываются, ибо сами прекрасно знают свою землю, понимают поставленные задачи. И пути к лучшему их решению сами искали. Павлов говорит:
— Колхозы и совхозы сами установят, когда и какую культуру сеять. Планы у всех составлены, мы их утвердили. Будем бороться за то, чтобы намеченные планы агротехники по каждому полю в отдельности были выполнены обязательно!
Редактор газеты заметил:
— Из совхоза «Восток» поступил сигнал селькоровского поста. Там на двух полях, где планировали перекрестный сев, посеяли рядовым способом.
— Вот об этом немедля в газету! — воскликнул Павлов. — Созвонитесь с руководителями всех постов, пусть возьмут под свой контроль агротехнику сева. И всем нам, товарищи, под особым контролем агротехнику держать, ну и, конечно, добиваться высокой производительности машин. И последнее замечание: кто из нас где проводит сев, там будет проводить уборку и хлебозаготовки. За плохой урожай — равный ответ с председателем и агрономом.