Глубокое бурение [сборник]
Шрифт:
— Дурдом тут устроили! — напоследок выкрикнул Альбин Петрович и быстро, пока на него не обратили внимания, покинул свой последний приют.
Лаз из-под трибун терялся в зарослях волчьего лыка, которым здорово поросла южная часть парка. Кое-как продравшись через кусты, Пиворас оказался на широкой тропинке, почти тротуаре, по которому через парк и далее через лесополосу каждый день шла на работу толпа народу. Уже заметно рассвело, но тропинка была пустой — значит, еще рано, семи нет.
На деревьях то тут, то там можно было увидеть людей в одинаковых костюмах, некоторые имели лишний комплект верхних конечностей.
Дурдом преследовал Пивораса даже на улице.
Куда теперь идти? Может, на лесопилку? Там у Димы с Раей друзья живут, человек двадцать. У них вагончик, ему место тоже найдется, наверное…
В смятении Альбин бросился к дороге, по которой уже носились машины.
Шум успокаивал. Шум значил, что жизнь продолжается, что ничего странного и страшного не случилось, все спешат по своим делам. Да здравствует шум!
Повеселев, Пиворас решил идти вдоль дороги до пристани, а там и до лесопилки рукой подать. Все лучше, чем мимо Хрущей топать — кто знает, что у них на уме?
Большой черный «Опель» промчался мимо, но через сто метров с визгом и дымом из-под колес остановился — и начал сдавать назад. Пиворас хорошо знал, что это за машина, и начал пятиться…
Автомобиль не стал приближаться вплотную. Из салона вышли трое: пожилой мужчина и одинаковые с лица и прочих мест молодые люди.
— Альбин Петрович, вас ищут.
— Пусть ищут, — отмахнулся Пиворас. — Отстаньте.
И пустился наутек.
Молодые люди, проявив чудеса физической подготовки, в три прыжка догнали Альбина и потащили к «Опелю».
— Нельзя, Альбин Петрович, по улице сейчас ходить. Сумасшедших что-то слишком много развелось. — Пожилой с подозрением всматривался в кроны деревьев. Оттуда доносился смех.
Упирающегося и визжащего о своих правах Альбина силой запихнули в автомобиль, и минуту спустя только сизый дымок выхлопа свидетельствовал: здесь только что стояла машина.
А Марина Васильевна проснулась с цифрой в голове.
Восемь.
Это же проще пареной репы! Сначала — один. На следующий день — двое.
Потом — четверо. Геометрическая прогрессия.
Хороша перспективка: таким манером к концу недели их будет двести пятьдесят шесть. Это нужно как-то остановить!
Она вскочила с постели и заметалась по квартире. Звонить кому-нибудь? Пожалуй, не стоит. Да и кто поверит? Есть, конечно, Наташа, но она слишком далеко, в Лосьве… хотя, если подумать, не самая плохая мысль.
Отыскав в сумке среди бланков, счетов и рецептов бумажку с номером сестры, Марина подошла к телефону, и тут оказалось, что он не работает. Несколько раз нажав на рычаг, Марина вновь поднесла трубку к уху, но результат остался прежним — мертвая тишина в эфире.
Похоже, кто-то перегрыз провод. Или нассал на розетку. Теперь только одному Богу известно, сколько продлится коммуникационная блокада.
Монтеры боялись Марину Васильевну как огня. Во-первых, воняет в квартире жутко, во-вторых, косоглазый сиам Шах порвал год назад их коллегу, когда тот приходил устранять похожую неполадку.
Чтобы не психовать понапрасну, Марина занялась уборкой. Половина седьмого утра, самое время! Вытерла лужи, убрала кучи и как бы между прочим вспомнила, что раньше, еще когда в Таджикистане жили, у них на две семьи живности имелось — одна собака Жулька, стерва и развратница, которую неясно кто любил. Просто подарили щенка, а выросла озабоченная неврастеничка — даже котов во дворе пыталась совращать, Марина сама видела. И при каждой любовной неудаче бросалась в драку. А теперь Жулька вспоминается как золотая собачка…
Ведь никакой радости или даже приснопамятного глубокого удовлетворения от своего подвижничества Кулик не ощущала. Только бесконечную тупую злобу на людей.
Ну вот, стоит о людях вспомнить, и опять эти подкидыши на ум приходят. Ну кто их ей навялил, как бы узнать?
Собак выводила с опаской, то и дело вздрагивая от приближающихся шагов. Но в конце концов бояться надоело, и Марина Васильевна смело сходила в магазин, смело купила масла, сыра и батон, смело позавтракала и, прямо-таки кипя отвагой, устремилась на работу. Она обязательно что-нибудь придумает. В крайнем случае — спросит совета у Наташи.
После третьей пары на кафедру заглянула секретарша из ректората, сказала, что просят к телефону Кулик. Марина Васильевна похолодела: вот оно, началось.
Но это был всего лишь Леня Бухта, бывший студент, договориться насчет решеток на окна.
— Ну посмотри на себя, Алик, ты же весь запаршивел! Что тебе надо: все есть, какого ляда ты по подвалам шляешься? Случайно ведь отыскали.
— Отъе…тесь от меня все, — вяло повторил Пиворас. Он был чисто вымыт, пострижен и красиво одет.
— Ты как с матерью разговариваешь? — ахнула мама.
— Отъе…тесь…
Чуть поодаль Двое-из-ларца сосредоточенно изучали внешнее устройство своих ботинок.
— Аскольд, врача уже вызвали? — спросила мама у секретаря.
— Машину за ним отправили.
— Господи, за что мне это… Мальчики, смотрите, чтобы он опять не убежал.
Пиворас мрачно оглядел Одинаковых-с-лица. Он им не завидовал. Любой, кто встанет между ним и волей, горько пожалеет. Дромомания — это вам не фунт изюму, это серьезно.
И, надо сказать, как в воду глядел. Не прошло часу после того, как утомленный психиатр отбыл восвояси, а какой-то обалделый Хрущ влетел в распахнутое окно второго этажа и радостно завопил:
— Лёт идет! Живой кто есть?
Одинаковый-с-лица, который был просто Коля, бросился проверять, кто вломился в дом. Коля-второй на время потерял бдительность, и тогда Альбин щучкой нырнул в мамин кабинет и заперся изнутри.
Наверху началась буча. Дикие крики, изумленные вопли, истерика — это, очевидно, мама вышла на шум и увидела, что происходит…