Глубокое синее небо
Шрифт:
Задумавшись на секунду, она добавила с подозрением:
– Кстати, а где он?
Мы с сестрой переглянулись. Дело в том, что белый бабушкин платок мы так ей и не вернули. После того, как мы разорвали его, чтобы повесить тряпочку на жасминовый куст, он совсем потерял вид, и мы решили его не возвращать. Мы подумали так – спрячем его, а бабушка, возможно, и не вспомнит, мало у неё, что ли, других платков.
– Мы его порвали! – с трагической горечью призналась Эола. Чтобы украсить куст у Медвежьего камня! Прости!!!
И она зарыдала. Я всегда удивлялся этой её способности взять и заплакать на ровном месте, причём так, чтобы взрослые тут же начали жалеть её, утешать и сюсюкать. В общем, умела она манипулировать людьми. Я-то ни секунды не сомневался, что плачь её неискренний, но исполнялся он, что и говорить, виртуозно. Она всхлипывала и подвизгивала, выла и тёрла глаза, размазывая слёзы по щёкам.
– Ну что ты, внученька! Ну что ты! – засуетилась бабушка, не успев даже рассердиться. – Что так плакать? Подумаешь, платок какой-то! Я тебе десять таких подарю!
Она нагнулась и прижала Эолу к груди.
Видя, что всё в порядке, я решился спросить бабушку:
– Кстати, а что это за куст с ленточками, ты не знаешь?
– Знаю. Считается, что если повязать на него ленточку и загадать желание, оно обязательно исполнится.
Услышав это, я разволновался, причём так сильно, что даже покраснел. Это, конечно, стало всем заметно.
– Кстати! – вспомнила сестра. – А ты мне ведь так и не рассказал, что загадал тогда!
На помощь мне пришла бабушка:
– А вот это ни в коем случае нельзя рассказывать! Иначе не сбудется.
– Ммм, жаль, – с фальшивым огорчением я покачал головой, – а мне так хотелось тебе рассказать!
Сестра всё равно допытывалась потом целый день:
– Я спасла нас от бабушкиного гнева, применив всё моё мастерство, а ты даже не можешь сказать, что загадал! И после этого ты ещё хочешь называться моим братом?!
– Извини, извини, – разводил я руками, – слышала, что она сказала? Я бы с радостью, но…
После того случая в Торговых рядах я долго не мог забыть вонь Дороги. Я не понимал, как же там, на той стороне, живут люди, если так воняет во всём Городе. Как они просыпаются и вдыхают первым делом это зловоние, как они ходят по улицам и всё время дышат смрадом помоек. Мне казалось, что у них всегда должно быть плохое настроение.
Я даже стал видеть кошмары, в которых ощущал запах Города. Мне снилось, что я оказываюсь на помойке и не знаю, как выбраться оттуда, потому что со всех сторон непреодолимые груды мусора. Я просыпался испуганный, вскакивал и дико озирался по сторонам, пока наконец не обнаруживал, что сижу на своей кровати на втором этаже, а из открытой двери балкона доносится благоухание сада. От радости, что я дома и не воняет, я прямо-таки смеялся в голос.
Дядя, заметив моё тревожнее состояние, сразу понял, что это связано с тем случаем. Как-то за завтраком, когда бабушка с сестрой куда-то ушли и мы остались вдвоём, он прямо спросил, что же меня беспокоит. Я честно рассказал ему о своих снах про помойку.
– Вот видишь, – сказал он, – как опасен Город! Именно поэтому большинству из нас запрещается бывать на той стороне. Всего несколько секунд хватило, чтобы заразить тебя. А если бы ты провёл там часы? Или дни? Скорее всего, мы потеряли бы тебя навсегда! Ты бы стал одним из них. Понимаешь?
– А сейчас я не стану одним из них? – с ужасом спросил я, вспоминая того сутулого усталого незнакомца с неприятным взглядом.
– Не переживай, ты был там совсем недолго, и скоро всё пройдёт. Но впредь – будь очень осторожен!
– Да уж, обещаю! – воскликнул я. – Обещаю, что ноги моей на той стороне никогда больше не будет!
На рыбалку мы с дядей ездили регулярно. И не потому что нам прямо-таки необходима была рыба, мы и без рыбы прекрасно обходились. Нам нравился сам процесс – сидеть в лодке с удочками, следить за поплавком на мелкой ряби, наблюдать закат и чернеющий лес на берегах. Эола, кстати, равнодушно относилась к рыбалке. Ей было противно насаживать червя, возиться с мокрой скользкой рыбой, вытаскивать крючок из её пасти. Она больше любила с бабушкой ходить в лес собирать ягоды на полянах. А я, наоборот, терпеть не мог ползать по поляне, согнувшись вдвое, и обирать кусты, пока тебя жрут комары. Уже через десять минут я уставал так, как будто весь день таскал тяжести. Вообще я давно заметил, что если берешься за дело, которым заниматься лень, то устаёшь сразу. Наступают вялость и апатия, бледнеешь, ноги слабеют. А если занимаешься чем-нибудь увлекательным, то запас сил неисчерпаемый, прыгаешь, бегаешь, взлетаешь на деревья, и никакой усталости.
На берегу Озера мы держали старую деревянную лодку с вёслами. Мы всегда вытаскивали её из воды, чтобы в случае шторма не унесло. Хотя на нашем Озере штормы бывали крайне редко, наверное, раз в несколько лет.
В этот раз к нам присоединился Рыбак, тот самый, который вывел нас с Эолой из леса, когда мы потерялись. Втроём мы легко столкнули лодку в озеро. Вернее, даже вдвоём, потому что мне велели садиться сразу, ещё на берегу. Я разместился на носу, Рыбак на корме, дядя на скамье посередине, с вёслами. У меня было важное место – тот, кто сидит на носу, спускает и поднимает якорь, когда уже выбрано место для остановки. Дядя взялся за весла и принялся грести. У него ловко это получалось, легко и уверенно, без особых усилий, но при этом так, что шли мы быстро. Лопасти погружались в воду очень плавно и с тихим всплеском выходили почти без брызг. И кроме этих вот всплесков, ничто не нарушало тишину чёрного Озера, даже чайки молчали. Нас окружали удаляющиеся берега в серых валунах и кривых соснах, дул ветерок с запахом водорослей, клонилось к закату тусклое красное солнце. При таком солнце вода становится особенно тёмной, а солнечная дорожка бордовой. И вот пока дядя грёб, я смотрел на эту дорожку и представлял, как смогу дойти по ней до самого горизонта. Рыбак в это время возился с удочками. Я часто замечал, что взрослые редко могут просто любоваться миром, они всё время ищут себе занятие.
Честно говоря, мне тоже хотелось погрести. Но дядя доверял мне это дело обычно только на обратном пути и когда прошли уже большую часть. Думаю, это потому, что я грёб медленно и шумно. Хотя я старался изо всех сил, так, что тучи брызг летели ему в лицо.
Мы встали в полукилометре от острого скалистого мыса, выдающегося в озеро. На самом краю этого мыса росла особенно высокая и кривая сосна, частью мёртвая – от удара молнией. Я спустил якорь (тяжёлый камень, обвязанный верёвкой) на дно где-то на глубине двух с половиной метров. Мы выбрали это место не случайно, сюда действительно часто заходили окунь, плотва, подлещик, щука и даже судак. Дядя говорил, что рыба любит это место, потому что здесь есть какая-то особенно приятная для неё яма.
– Хорошая стоянка! – одобрил Рыбак.
Я немного расстроился из-за того, что, оказывается, не только мы с дядей знаем это место.
Пока мы ехали, Рыбак настроил мою удочку по-своему, повесил свой поплавок, грузила и новый крючок.
– Держи, попробуй теперь так половить. Увидишь, вся рыба твоя будет.
– Откуда ты знаешь? – спросил я.
– Откуда?! – он обиделся. – Да я первый рыбак в округе.
– Вот как! – усмехнулся дядя. – Я вообще-то фору могу дать любому первому рыбаку в округе.