Глупые игры... в Любовь
Шрифт:
– Она просто испугалась, - спокойно произнес Луи Матуа и подошел ближе. – Нечего истерить здесь. Нужно подумать, зачем это ему. И что делать дальше. А то, что врет, защищает, поверила – и так понятно. Она же не знает всей правды. Никто ж из вас, любовных интриганов, не объяснил, почему вся Искья так рьяно ненавидит Бельетони, а Эйзем из Ордена своего основателя изгнал. Ведь так? Так?
(молчат; крестная пристыжено отвела взгляд и замерла)
– Жозефина, - вдруг отозвалась Кларисса. – Прости,
(тяжелый вдох)
Бельетони.
Еще задолго до Искьи… был основан Эйзем (мной - Клариссой, матушкой Жаклин, Марией, Марселем и тем же Домиником). Монастырь, как убежище для обездоленных и бедных. Тех, кто мечтает найти покой. Вечный покой, на этой земле. При жизни.
Да, вампиры и полукровки существовали уже тогда. Но без Конфессий и поклонений… тому или иному Божеству.
Одиночки, лишь изредка объединенные под чьим-то началом, началом Древних, - вот истинное лицо былого устоя.
Велись войны, постоянные, вечные рати, без разбора… Делились территории, люди (как снедь и прислуга), среди бессмертных – сторонники, как поддержка моральная и физическая. Вой-на.
Эйзем стоял в стороне, пока однажды кто-то, кем-то, было не придумано, измышлено, что этот монастырь – в будущем огромная угроза для единоличной власти бессмертных – рьяные преследователи человеколюбия и смиренности не поддержат деспотические начала Древних.
Разгромлен, уничтожен, стерт с лица земли
(лишь немногие остались – из двухсот тысяч – не больше десятка).
Доминик тоже выжил…
Но это уже был не тот Бельетони, что раньше. Нет. Обиженный, отчаянный, разгневанный, потерявший связь с добром,… он стал убивать.
Не разбирался уже, кто виноват. Не искал ни зачинщиков, ни бунтарей, ни идеологов.
Убивал. Убивал всех вампиров и полукровок без разбора. Не раз жертвами ставали и простые, невинные люди. Убивал – высасывал кровь… (забирая способности); становился сильнее.
Если бы не Искья, кто его знает, что бы за чудовище вышло из Бельетони.
Обет Ордена Вампиров, обет строгих правил, полного повиновения, подчинения; приоритет справедливости над чувствами и желаниями – вот цена договора, за которым вурдалаки могли укрыться от безумия Доминико Роберто Джованни.
Сила Божества Искьи (или, как некоторые считают, самой Виттории) – внушительная гарантия, что всех, кто ослушается основного Закона, – казнят.
Эйзем, от имени полукровок, и в свою очередь тоже дал клятву
… этому демону. Ведь уже тогда, хоть еще и состоял в одной упряжке с нами, Доминико, но был давно уже… чужим и неподвластным.
Бельетони согласился на такой уклад.
Но не долго счастье было.
Что-то, где-то,… опять туда-сюда,… - и перешли дорогу Доминику.
Да понеслась кровавая…
Все, кто был вне Конфессий, – погибали,
как личинки на солнце.
Эйзем и Бельетони перестали быть совместимыми. Окончательно.
Отрекся (правда, кто от кого – не известно)
Отдельное звено.
Единоличный сударь со скипетром судьи. Попытка у Фемиды отобрать весы.
Прошло полтора века, прежде чем Бельетони снова пришел в себя, и не нашел силы... прощать.
Успокоился.
И я простила. Простила, взяв с Доминика обещание - держаться и не убивать хотя бы… без весомой на то причины.
А на днях, на днях он снова убил. Нарушив все клятвы.
(… похолодело, поледенело внутри меня; волной ужаса обдало лицо, словно прыснули жидким азотом; замерла, не дыша - УБИЛ)
– Неужели, он снова решил воевать? – неожиданно отозвалась Виттория, - И сколько раз такое безумие на него будет находить – а мы будем прощать?
– Не знаю, - печально вздохнула, скривилась Кларисса, неуверенно пожала плечами. – Он обещал. Обещал,… н-но, видимо, такие… не меняются.
– Да чертов он демон. Напился крови больных рассудков – и давно уже утратил себя. Помутнел разум – да и только, - злобно прорычал отец.
– Я ничего другого и не ожидал.
– Нервно хмыкнул Асканио.
– Убивший раз – еще не раз преступит черту смерти. Ведь так… проще. Бах – и нет.
– Я понимаю, убить бессмертного. Но человека? Зачем его убил?
– Из-за меня.
(немая пауза; изумленные лица уставились на меня)
Этот… ч-человек, парень,… когда-то меня… с-сильно обидел. Вот…
– ОБИДЕЛ? – завопила Кларисса. – Девочка моя, ОН ИСТЯЗАЛ хуже чертовой инквизиции… бедного молодого человека семь часов к ряду, прежде чем тот, все же не выдержав адской боли, скончался. ОН ВЫНЯЛ из него душу и вывернул наизнанку. А ты говоришь из-за того, что тебя ОБИДЕЛ?
(внутри все занемело; глаза невольно округлились до боли; не могла даже слюну, застрявший ком ужаса, проглотить)
молчу.
– Вопрос сейчас в другом, - (спасая меня от самоудушения) прозвучали эти слова, слова Колони. – Зачем он напоил ее своею кровью? Чтобы защитить? Не смешите. Доминико не думает о других. Лишь свои амбиции превозносит. Жозефина, - (развернулась ко мне), - он пил твою кровь?
(испуганно отвела взгляд; по-идиотски молчу)
– Прошу, ответь. Это – очень важно. И не нужно врать.
(тяжело сглотнула; прости, прости, Асканио; знаю, тебе больно)
– Да.
– Черт! – нервно дернулся Матуа. – Так и знал. Этот ублюдок точно что-то замыслил.