Гнев Гефеста(Приключенческая повесть)
Шрифт:
Владимиров тоже забрел в ресторан один и тоже был расстроен. Когда выпили, он поведал Андрею свою не менее печальную историю.
Летал, испытывал новую технику. Дважды посылали его во Францию, в Ля Бурже, на мировую выставку авиационной техники, где он демонстрировал полеты на В-12, могучей и многообещающей винтокрылой машине. Два года назад назначили старшим группы летчиков-испытателей. А месяц назад и авторитет, и прежние заслуги — коту под хвост: подсидел друг Веня Сыроежкин, которого в свое время Владимиров с трудом протащил на фирму: очень уж подмоченная репутация была у прежнего сокурсника, за что и был уволен из военной авиации. Подсидел самым подлейшим образом: на фирме произошла поломка по вине летчика — нарушил инструкцию. Прибыла комиссия. Стали разбираться, беседовать с летчиками. И Веня такого наговорил, что у Владимирова глаза вошли во флюгер: какие ранее были происшествия, когда и с кем старший летчик выпивал, с кем и когда переспал. В общем, были и небыли, которые, конечно же, не украшали руководителя группы. А Вене это место очень нравилось — в начальниках, считал он, ходить всегда легче и почетнее.
Старшим летчиком Веню не назначили, но Владимирова сняли. Вот он и пришел залить обиду вином.
Андрей тоже поделился своим горем: сглупил, ушел из испытателей парашютов и катапульт по собственному желанию. И пообещал: «Но я все равно вернусь». Вот тогда-то Владимиров и сказал: «Уйти всегда легко, а вернуться…»
Неужели Веденин не возьмет?..
А как с учебой? Академия не колхоз, хочу работаю, хочу в город поеду, не так-то просто будет уйти…
Если бы Веденин простил, согласился взять… Написал бы в академию… Одно дело — сам просишь, совсем другое — организация, да еще такая авторитетная…
Он так размечтался, что забыл про боль в голове.
А пить он бросит. Можно сказать, уже бросил. Вчера не в счет: просто решил от простуды граммов сто пятьдесят принять. А тут Владимиров со своей обидой. Вот вместе и наклюкались. Зря, конечно. Обиду вином не зальешь. Левино дело, похоже, кончено, а Андрею можно еще начать все сначала. Надо сегодня же позвонить Веденину… Нет, вначале Вите. Как она отнесется к его решению? Посчитает несерьезным, мальчишеством? Должна понять — инженерное дело не его стихия и прошло время сидеть за партой… А вчерашнюю попойку придется скрыть — этого она не поймет. А для него вчерашняя встряска помогла окончательно определить свое кредо и принять верное решение; теперь ничто и никто не остановит его — он снова будет прыгать и испытывать парашюты и катапульты. А страх — его уже нет, и он готов хоть сегодня подняться на любую высоту.
Расхвастался, пижон несчастный! Забыл, как дрожал в кабине самолета перед последним стартом? И не перед катапультированием, перед обычным прыжком с парашютом. Правда, из стратосферы, ночью, а это не фунт изюму… И не все зависит от испытателя. Долгов вон какой был ас, а погиб не за понюх табаку — скафандр разгерметизировался, то ли при выходе из самолета за что-то зацепился, то ли на заводе напортачили. В общем, причин погибнуть много… И все-таки Андрей прыгнул, преодолел страх! Значит, и в другой раз преодолеет. Страх — это болезнь, которую надо лечить тем, от чего заболел… Опять какая-то чепуха в голову лезет…
Пора вставать. Сходить в буфет, выпить бутылку кефира и стаканов пять крепкого чая. В академию он уже опоздал, да и являться туда в таком виде небезопасно.
Он поднял от подушки голову и снова лег: перед глазами все закачалось, поплыло, как в тумане; черепок, казалось, развалится на части.
Какой же он свинья! И права будет Вита, если бросит его. Обещал, чуть ли не клялся… обманывал и ее, и Веденина, и себя. Нашел повод — от простуды! Не зря говорят, алкоголик всегда найдет уважительную причину, чтобы напиться. Неужели и он, Андрей Батуров, недавний испытатель, офицер Военно-Воздушных Сил, алкоголик? Ему стало стыдно и страшно. Нет! И нет! Просто он легкомысленный, избалованный тип, слабовольный, развращенный бабник. Вспоминает о Вите, а вчера прилип к какой-то пышногрудой толстушке, на брудершафт с ней пил. Спасибо Владимирову, прогнал эту шлюху, а то мог бы в какую-нибудь неприятную историю влипнуть.
Хватит! Все — к чертовой матери! Надо взять развод с Антониной и вызвать Виту!
А если Антонина снова заартачится? Перед отъездом из Яснограда Андрей заходил к ней, хотел поговорить по душам — она и слушать не захотела. Чуть ли не вытолкала его взашей из квартиры и крикнула вслед:
— Я сама подам на развод, как только твоя курортная шлюха рога тебе наставит. А этого, уверена, долго ждать не придется.
Вот стерва! Откуда в ней столько злости? Была человек как человек, веселая говорунья, не избалованная, не распущенная. Оказывается, для семейной жизни это еще не главные качества. Эгоизм, жадность — худшие из всех зол, которые заслоняют все лучшее в человеке и с которыми Андрей (тоже далеко не ангел) мириться не мог. А Антонина, зная, что у него была Ольга, что привез с курорта Виту, на что-то еще рассчитывает. Или действительно хочет только покуражиться? Возможно. Но если не даст развод, придется искать другой выход. Жениться необходимо — и чтобы остепениться, и чтобы Виту удержать.
Такое решение успокоило его. Он напился еще воды, натянул на голову одеяло, чтобы не слышать голосов и шума за дверью, и уснул.
Разбудил его стук в дверь и неприятный, визгливый голос дежурной по гостинице:
— Товарищ Батуров! Товарищ Батуров! Откройте, пожалуйста. К вам гости.
«Вита!» — обрадовался он и подскочил с постели. Голова еще шумела, но терпимо, да и до нее ли было сейчас!
Он искал спортивный костюм — хоть его набросить, — и никак не мог найти. Наконец, под мундиром обнаружил футболку, а брюки словно сквозь землю провалились… И кровать в беспорядке. Он накинул одеяло, стал вешать в шифоньер обмундирование. А во рту было так горько и противно, что он опасался, как бы не вырвало, — словно тухлой рыбы наелся. Вита сразу же уловит запах сивухи.
— Минутку подождите! — крикнул он и, набрав в рот одеколона, стал прыскать по комнате.
Наконец, нашел брюки-трико, натянул их, еще раз окинул комнату взглядом — не дай бог Вита увидит следы вчерашнего — и пошел открывать. На ходу взглянул на себя в зеркало, висевшее над розеткой, где он брился по утрам — видик, прямо скажем, не для свидания: морда помятая и небритая, под глазами мешки, — но не ждать же за дверью полчаса, пока он приведет себя в порядок! Хотя бы умыться, глаза протереть… Придется врать — заболел, горло простудил…
Он открыл дверь и почувствовал, как глаза полезли на лоб, словно при максимальной перегрузке: за толстой, килограммов под сто, дежурной стояла… Антонина, его законная супруга и мучительница. Она даже испугалась его удивления, но лишь на секунду; мило улыбнулась и представилась:
— А вот и я. Не ждал своего Пончика?
Чтоб ты лопнул, этот Пончик, чтоб сожрал тебя кто-нибудь другой!
— Он и впрямь не ждал, ишь как растерялся от радости, — подлила в огонь масла дежурная. — Приглашай законную в свои апартаменты.
Пришлось пригласить — не станет же он посвящать эту толстуху в свои семейные дела.
Антонина прошла, окинула комнату беглым, но внимательным взглядом. Ничего не сказала — не понравилось.
— А почему ты не на занятиях? Я в академию ездила.
Только тебя там не хватало, подумал он. Ее приезд настолько его ошарашил, что он не находил слов.
Не дождавшись ответа, Антонина крутнулась на высоких каблуках коричневых сапожек с длинными голенищами и блестящими застежками — по-прежнему любит всякие безделушки, — кокетливо пожурила: