Гнев Нефертити
Шрифт:
Погружающий Землю во Тьму.
Кормилица икнула. На террасе захлопала крыльями какая-то птица.
— Иубани, Кермути, Унти, Каруемемти, Кесеф-хра, Сехем-хра, Най, Уай, Бетешу, Каребуту, я знаю ваши имена, я вас призываю.
Над жаровней затрепетало пламя.
— Апоп, ты видишь, я знаю все твои имена, приди к твоей слуге Макетатон, которая умоляет тебя помочь ей. Два человека должны быть наказаны.
Крупный ночной мотылек летал возле огня. Может, он отравился дымом. Он упал в огонь, как жертвенная птица. Макетатон наблюдала за этой сценой не мигая. Колдунья взяла у нее из рук щепку с нацарапанным именем и проткнула ею голову фигурки с фаллосом. Во вторую фигурку она вонзила золотую булавку.
— Апоп, хранитель Великого Равновесия, уничтожь могущественных, причинивших вред твоей рабе Макетатон, которая признает тебя и просит твоей силы для их уничтожения.
Откуда она знала, что они могущественные?
Макетатон внезапно подпрыгнула. Она могла поклясться, что видела тень, мелькнувшую в глубине зала. Небольшая тень, горбатая и безобразная.
— Я чувствую, — сказала колдунья. — Апоп пришел.
Кормилица, онемевшая от ужаса, вытаращила глаза. Колдунья бросила первую статуэтку в огонь. Воск таял быстро, пропитывая дрова, из углей вырвался длинный язык пламени. Вечерний ветер закружил его, и над ним поднялся черный дым.
Вторая фигурка, в которой была золотая булавка, отправилась за первой. Она таяла, огонь метался. Короткие языки пламени дергались в жаровне. Колдунья вскинула брови.
— Один из этих людей защищен, божественная царевна, — Апоп не может до него добраться…
Сердце Макетатон отчаянно забилось. Она проглотила слюну.
— Никто не может приказывать Апопу. Его можно только просить…
Прошло неизвестно сколько времени. Пламя утихло.
— Вот и все, божественная царевна. Я сделала все, что было в моих силах.
Макетатон кивнула. Она разжала кулак, который все это время был сжат. В ее руке оказалась золотая пряжка, украшенная большим красным камнем. Она протянула ее колдунье.
— Иди, — сказала ей Макетатон.
Колдунья посмотрела на пряжку, и ее глаза округлились. Это была царская награда. Она встала, пала ниц перед царевной и поцеловала ей руки. Потом она завернулась в свой плащ и ушла, обойдя большой бассейн, в котором плавали давно закрывшиеся лотосы, потому что здесь уже прошел Анубис.
В глубине жаровни все еще краснела головка булавки, как глаз какого-то жука.
Проснувшийся кошмар
Меритатон, ее супруг, Тутанхатон и Анхесенпаатон почти каждый день ужинали вместе. Для них это был способ почувствовать себя естественно в чуждом мире, а особенно в этом неуютном дворце.
— Снадобья Аа-Седхема творят с Сетепенрой чудеса, — сказала Меритатон. — Ей стало лучше уже на следующий день, к ней даже вернулся аппетит.
— Аа-Седхем великолепный целитель, — произнес Сменхкара.
Меритатон не стала называть другие причины, по которым Аа-Седхем получил благосклонность царя.
— А теперь заболела Нефернеферур, — сообщила Анхесенпаатон.
— Все больны, — философски заметил Тутанхатон.
— Аа-Седхем обратил мое внимание на то, что мы питаемся только дынями, огурцами и хлебом, — добавила Меритатон. — Он говорит, что слабость желудка из-за этого.
Сменхкара подумал о том, что с момента его приезда в Фивы он ни разу еще не спал спокойно. Мало того, что он просыпался от обильного потоотделения, так на рассвете его будили крики сменяющейся стражи и грохот прибывающих тележек с провизией. Все искусство Аа-Седхема было бессильно, и все его очарование не могло привести в чувство возлюбленного.
А Меритатон не могла выделить и пару часов для свидания с Неферхеру. Она изнемогала от усталости, потому что ее забрасывали просьбами об аудиенции бывшие придворные дамы. Они надеялись восстановить давно прерванные отношения с царской семьей. Приходили жены жрецов и представителей городской знати.
Жена Хумоса навязала ей свою Хранительницу гардероба, хотя это место уже было занято. Шпионка, без тени сомнения. Что касается косметических принадлежностей, которые хранились в небольшом помещении рядом с гардеробом, то они казались бесполезными: краски держались на лице не больше часа.
По-прежнему скрытный Тутанхатон ни на что не жаловался, но был бледнее обычного и выглядел не таким бодрым, как в Ахетатоне.
Анхесенпаатон была мрачной: она виделась с Пасаром, который полностью занимал ее мысли, только по окончании уроков, в пять часов. Единственным местом для игр, какое им удалось найти, была крыша дворца. Но там было невыносимо жарко, блестевшая на солнце крыша просто ослепляла. Кроме того, там постоянно находились сонные стражники.
Интуиция помогла ей установить связь между мучительной сценой в саду в Ахетатоне и переездом в Фивы. Объяснения Меритатон по поводу пощечины, которую она влепила сестре, удовлетворяли Анхесенпаатон лишь частично: «Макетатон потеряла рассудок. Она считает, что я и Сменхкара отравили мою мать».
Все это было непонятно.
После смерти отца, а особенно после смерти матери, мир вокруг становился все более мрачным. Три недели пребывания в Фивах превратили ее жизнь в скучное утомительное существование.
В итоге она пришла к такому выводу:
— Нам было лучше в Ахетатоне.
После этих слов наступила долгая тишина.
— Действительно, нам было лучше в Ахетатоне, — подтвердил Сменхкара.
Все присутствующие обменялись вопросительными взглядами. Все об этом думали вот уже много дней, но еще никто не осмеливался произнести это вслух.
— Мы могли бы время от времени бывать там, — произнесла Меритатон. — Так было бы лучше для моих сестер.
— Но не для Макетатон, — сказала вдруг Анхесенпаатон.
Тутанхатон рассмеялся.
— Ну что ж, я понял, — заявил Сменхкара. — Завтра и отправимся.
Все изумленно посмотрели на него.
— Навсегда? — ошеломленно спросила Меритатон.
— Нет, на две или три недели, а там посмотрим, — неопределенно ответил Сменхкара.