Гнездо над крыльцом
Шрифт:
В животном мире все, кто делает запас, около него и живут. Свиристели — кочевники: им ни с собой взять, ни кладовых у них, и они не прячут лишний корм, а просто бросают его наземь, чтобы присыпало снегом. На холодной земле, под снегом рябина, калина, боярышник сохраняются почти в свежем виде. Они лишь немного раскисают от снеговой воды, но сахар в них остается.
Не так давно считалось, что свиристели не возвращаются на родину по осенней дороге. Но в птичьем мире нередко исключения становятся правилами, и наоборот. И нет ничего невероятного в том, что озеленение городов за несколько лет изменило поведение хохлатых странников, получивших
Осенью 1980 года у воронежской рябины появились новые потребители — скворцы и вороны. Раньше ни те, ни другие не трогали ее даже любопытства ради, словно не зная, на что годится эта красота. Правда, у скворцов увлечение рябиной не стало постоянным. К тому же с их племенем произошло что-то не совсем понятное: мало стало скворцов. А вороны после листопада несколько дней обирают рябину довольно усердно. Грачи за ними потянулись. Хорошо, что не все, потому что, срывая целые гроздья, эти крупные птицы губят большую часть урожая: до зимы еще далеко, а под деревьями уже красные круги. На одних улицах оборванную рябину завалят листья других деревьев, на других ее сметут вместе с листьями, а тут еще и дожди, и возвраты тепла. Не столько съедят черные птицы, сколько погубят без пользы.
Городская жизнь вороны
В конце лета быстро пустеет небо над городом: как-то разом исчезают визгливые стайки черных стрижей, за ними — стаи воронков. Остаются те, кто летать открыто не любит или боится подниматься высоко. И нередки такие дни, когда в посиневшем осеннем небе не мелькнет ни птицы, не считая голубиных ватажек, летящих на кормежку, водопой или возвращающихся обратно. Прожурчат в вышине невидимками золотистые щурки, медленно проплывет полетная паутина, и снова никого, ничего. И таким пустым остается небосклон до середины октября, до большого грачиного перелета.
Приятно смотреть после долгого бесптичья, как с самого раннего утра и почти до заката молчаливо тянутся над городскими кварталами нестройные, многокилометровые грачиные колонны. Одни еле различимы в безоблачной синеве, другие едва не цепляют крыльями за провода и антенны. И вдруг, перекрывая уличный шум, раздается громкое воронье карканье. Это не грачиная попутчица присела отдохнуть на крышу высокого дома. Это первая из тех, кто будет зимовать в городе. В следующие дни прилетят еще, и еще, и через неделю-другую в ветреную погоду начнутся «спортивные» игры ворон.
Ворона была первой птицей, изучением которой я занялся как зоолог. Но и спустя сорок лет знакомства с ней задает она вопросы, на которые пока не найдено подходящих ответов. В природе ворона довольно скрытна, а в городе она — интереснейшая птица, за которой можно наблюдать часами, открывая в укладе ее жизни и поведении все новые и новые черты, находя даже примеры поучительные или забавные.
Начиная наблюдения (в декабре 1946 года), знал я об этой птице всего несколько маленьких историй, одну из которых — о том, как вороны у собаки кость отнимали, долго считал неправдоподобной. Знал, что крадет яйца, что немного считать умеет, что легко отличает палку от ружья. Присматриваясь к птицам, я заметил
Совместные ночевки ворон, грачей и галок в больших и малых городах издавна знакомы множеству людей. Сообща ночуют и другие птицы. В озерные тростники под вечер слетаются стаи скворцов, деревенских ласточек, белых трясогузок. И те, и другие, и третьи прибывают сами по себе, не скрывая от посторонних место, где проведут ночь. Но у ворон порядок и дисциплина ночевок особые: никто не смеет появиться днем там, где проводят ночь все, хотя никаких специальных сторожей, чтобы следить за порядком и заворачивать нарушителей, не бывает. Лишь сороки осмеливаются искать там поживу стервятников. Однако любая ворона, пролетая мимо, с яростью гонит прочь длиннохвостых родственниц.
Сбор на ночевку всегда происходит в одном и том же издревле установленном порядке. Сначала поодиночке, потом группами, потом стаями слетаются птицы перед вечером на проверенное место с хорошим круговым обзором, где к ним не подойти, не подползти незаметно. Таких мест вокруг города и в нем самом несколько. Часть ворон собирается на высоких деревьях, но большинство — на земле, на снегу, на речном льду. Не зная, что это только подготовка, начинаешь недоумевать, когда сгущаются вечерние сумерки: неужели на холодном снегу ночевать будут? Однако никто из птиц не проявляет нервозности или нетерпения, да и не все еще собрались.
Но в какой-то момент всякое движение прекращается. Тишина наступает на земле и в воздухе. Непонятное ожидание птиц неясным предчувствием передается и наблюдателю. Издали на потухающем снегу все труднее различимо огромное, как поле стадиона, пятно из тысяч птиц. И не слышно никакого сигнала, когда эти тысячи, взлетев почти одновременно, направляются к месту ночевки, вытягиваясь на лету в широкую черную ленту. В безветренную погоду от текущего в темном небе живого потока доносится кроме редких голосов сплошной шелест крыльев в холодном воздухе. Словно огромные нетопыри, часто взмахивая крыльями, летят вороны, галки, а там, где зимуют грачи, и они вместе со всеми.
Долетев до места, опускаются не сразу, а как бы проверяя, нет ли чего опасного, черным мятущимся облаком кружат над деревьями. То вздымаясь, то опадая, растет в густеющей темноте черное облако, застилая городские огни. Все новые тысячи ворон вливаются в него с разных сторон. Убедившись, что угрозы нет, птицы начинают посадку, спеша захватить местечко удобнее. Отовсюду раздаются обиженные или раздраженные голоса. Иногда треснет, не выдержав тяжести птиц, ненадежный сучок, и крики в той стороне зазвучат сильнее.
Густыми, почти сплошными черными шапками покрываются кроны деревьев. Кажется, не осталось на них уже свободного места и для десятка галок. А сверху все сыплется и сыплется крылатая лавина, будто темнота зимнего неба превращается в птиц. Но местечко находится для каждого, и каждый старается сесть так, чтобы при общей тревоге взлететь, не цепляя за ветки, не сталкиваясь между собой. Сидят, не прижимаясь друг к другу ради тепла. Ни в дождь, ни в снег, ни в мороз и штормовой ветер никуда не прячутся. Шестнадцать часов на одном месте, не меняя позы. А можно ли назвать сном их сон?