Гобелен
Шрифт:
На следующий день на рыночной площади Престона выстроили более полутора тысяч соотечественников Уильяма. Головы у всех были низко опущены в знак поражения. Повстанцев провели перед генералом Уиллсом и драгунами Карпентера, велели сложить оружие. Скорбная гора копий, палашей, пик и немногочисленных мушкетов, а также вил и топоров росла под хохот и шуточки – красномундирникам было весело, Уильяму – тошно.
– Смеются они! – воскликнул он. – А сами попрятались от фермерских железяк, будто трусливые псы! – Разумеется, выкрик был бессмыслен, безнадежен и грозил
– Милорд! – взмолился Поллок, побледнев от страха за своего командира. – Подумайте о своей семье, милорд!
– Если мне суждена лютая смерть, мой сын, по крайней мере, будет знать: я плюнул в рожи этим протестантам – отродьям блудниц, – с вызовом возразил Уильям.
Выстрел грохнул так близко, что Уильям поневоле опустил взгляд – не его ли ранило? Но нет, он был целехонек. Зато Поллок больше не стоял рядом с ним – он рухнул на мостовую, из-под спины струилась кровь, остекленевшие глаза смотрели в небо.
Уильям скорчился над Поллоком, поместил его голову себе на колени.
– Мальчик мой!
– Простите, милорд… – выдохнул юноша, и голова его свесилась набок, ибо жизнь покинула пределы тела. Сердце Уильяма сжалось от бессильной ярости.
– В вас, милорд, я стрелять не стану, – пообещал английский офицер. В голосе, по-женски тонком и жеманном, слышалась издевка. – Генерал Уиллс сказал, вы – слишком ценная добыча. Но я не потерплю оскорблений, даже от пленника столь высокого ранга. Оскорбление заслуживает наказания, чтобы другим якобитам неповадно было. – Англичанин сплюнул только что не на колено Уильяму. – Вот почему я дал возможность этому юноше принять наказание за вас – как и подобает доброму и преданному вассалу. Уверен: вы доходчиво объясните его родным, при каких обстоятельствах он расстался с жизнью, и они простят вас.
Уильяма трясло от ярости. Подле него остановил своего скакуна генерал.
– Не будьте глупцом, Нитсдейл. За каждое действие или слово, оскорбительное для моих солдат, я велю уничтожать по десятку ваших фермеров.
Уильям взглянул генералу прямо в ледяные, немигающие глаза. Генерал пожал плечами.
– И можете мне поверить, Нитсдейл: добрые престонцы будут только рады, что число нахлебников уменьшилось на десяток-другой. Уведите пленников знатного происхождения, – добавил он, поморщившись.
Раздавленный, беспомощный, Уильям позволил себя увести. Вид офицеров-якобитов, на церковном дворе сдающих оружие, вызвал у него тошноту. Потом их всех отправили в «Митру» – гостиницу, окнами выходившую на площадь.
– Наедине с собой мысли о пережитом унижении особенно мучительны, – съязвил один из офицеров. Уильям не слушал его.
Потому что важнее ему было расслышать шепот лорда Дервентуотера:
– Лучше их не злить; сейчас от этого толку не будет, Максвелл, один только вред. Подозреваю, нас всех скоро отправят по домам, и мы сможем утешаться мыслью, что рискнули ради истинного короля.
Их ввели в низкую сводчатую комнату, пропахшую пивом и табаком. Правда, эти запахи быстро уступили место резкому запаху пота и отчаяния. Генерал Чарльз Уиллс удовлетворенно обозрел связанных, бледных от унижения пленников.
– Где Макинтош? – спросил Уильям.
Вокруг откашливались; человек двенадцать английских офицеров, приставленных к пленникам, звенели мечами.
– Будь он здесь, вы отличили бы его, милорд Нитсдейл, по отвратительной вони, – холодно ответствовал Уиллс. – Видавший виды плащ по ночам служит Макинтошу постелью, а за обедом – скатертью и салфеткой. Отсюда и специфический запах.
Офицеры стали смеяться Уильяму в лицо.
– Макинтош отправлен в Ньюгейтскую тюрьму, – продолжал Уиллс, видимо, настроенный словоохотливо. – Скоро и вы там окажетесь, милейший лорд.
– Я думал, нас отпустят по домам, сэр! – не выдержал Дервентуотер. – Мои родственники готовы заплатить выкуп…
– Ваши родственники, сэр, едва ли располагают суммой, способной загладить вашу вину – ибо вы повинны в измене помазаннику Божьему. Нет, милейший лорд Дервентуотер, домой вас не отпустят. Я уполномочен моим королем привезти повстанцев в Лондон, дабы его величество мог лицезреть изменников живыми до исполнения приговора.
– Вы, вероятно, шутите, – упавшим голосом обронил Дервентуотер, беспомощно оглядываясь на пленных товарищей.
Уильям знал: этого и следовало ожидать. И все же сердце забилось часто-часто. Король Георг, оказывается, заготовил иное наказание изменникам. Решил нарушить традицию; возможно, самоутверждается таким способом в новой стране. Возможно, хочет войти в историю как Георг Жестокий.
– Не понимаю, генерал, почему нас называют изменниками, – мы ведь исполняли приказ нашего короля. Истинного короля Шотландии.
Уиллс только усмехнулся.
– Восхищаюсь вашей отвагой, Максвелл. А также вашей чисто шотландской логикой. Впрочем, вряд ли эти качества спасут вашу шею. – Уиллс задержал на нем взгляд, и Уильяму показалось, что сам Страх своими холодными пальцами прошелся по его хребту.
– Вы что же, хотите вздернуть благородных лордов? – уточнил он.
– Разве я сказал «вздернуть»? Извините, сэр, если ввел вас в заблуждение! – Уиллс медленным взглядом обозрел пленников, встретился глазами с Уильямом. – Нет, пока что, джентльмены, я лишь прослежу, как вы сдаете оружие. Ну, начнем, с вашего позволения. Быть может, вы подадите пример, милейший лорд Нитсдейл?
Когда все пистолеты, палаши и кинжалы были сложены грудой на столе перед Уиллсом, он разразился в адрес пленников издевательской улыбкой.
– Благодарю вас, джентльмены. Эй, Коутсворт, – крикнул он своему подчиненному, – налейте-ка нашим подопечным по кружечке эля. Пускай взбодрятся, а то им предстоит долгий путь верхом. Не допущу, чтобы они гордо въехали в нашу великую столицу. Изменников будет преследовать толпа черни, на них будут сыпаться проклятия, а шеи их будут обвивать веревки, связанные с другими веревками – с теми, что на запястьях. Так-то, милейшие лорды. Ну, что же вы приуныли? Пейте за здравие короля.