Год 1914-й. Время прозрения
Шрифт:
О сербских делах много и часто рассказывали закадычные подружки Мама - черногорские принцессы Милица и Стана. И были эти рассказы странными, будто главы из страшной сказки, длинной, как «Тысяча и одна ночь». Ярко и рельефно в этих рассказах был прорисован образ некоего Артанского князя Серегина: самодержца, полководца и чудотворца, приходящего на помощь слабым и обиженным. Ольга и сама была склонна жалеть всяких несчастных, но господин Серегин в этом деле занимал активную позицию, сторицей возвращая обидчикам долги той же монетой. А еще он оказался не чужд обыкновенного милосердия, широко распахнув двери своих госпиталей в сказочном Тридесятом царстве для всех раненных в боях или просто больных сербов.
Но это были цветочки, далекие и не имеющие особого отношения к огромной стране, собирающейся на битву за свое будущее. Если братушек уже кто-то взялся защищать, то это же к лучшему, меньше забот для русской армии. Калишская резня, а также реакция на нее Артанского князя, задели российское общество гораздо
«Примерно шестой век от Рождества Христова, - авторитетно заявили ученые мужи в университетах Берлина, Копенгагена, Стокгольма и Санкт-Петербурга.
– Писал крайне образованный человек, весьма умелая подделка под стиль Прокопия Кесарийского или одного из его учеников». И глазами по сторонам зырк-зырк - в поисках коллег, способных составить столь качественную компиляцию. Ну еще бы... Ведь именно Прокопий Кесарийский это письмо по просьбе Артанского князя и составлял.
Впрочем, почтеннейшая публика (и Великая княжна Ольга Николаевна в том числе) не ведала, что проникновение этой истории в прессу началось с толстого анонимного письма без обратного адреса, поступившего в редакцию старейшей датской газеты консервативного направления «Berlingskes Politiske og Avertissements Tidende» (Политический и рекламный журнал Берлинга). А датчан хлебом не корми, дай воткнуть шпильку в бок соседей с юга. Правда, для Дании та история могла закончиться плохо, но Вильгельм сдержался, потому что всего через несколько дней скандал с Калишской резней затмило слово-клеймо «Танненберг». Двадцатый армейский корпус германской армии был вдребезги разбит на том же поле, где пятьсот лет назад потерпели поражение войска тевтонского ордена. И снова газеты, которые сто лет спустя назвали бы турбопатриотическими, на голубом глазу сообщили, что основную роль в одержании этой громкой победы сыграла артанская пехотная дивизия генерал-лейтенанта Дмитрия Неверовского, а также что раненые в битве русские воины были направлены для излечения в госпитали Великой Артании. Совсем недавно, в столетие Бородинской битвы, прах этого героя торжественно перезахоронили в Багратионовых флешах, которые когда-то яростно защищала его дивизия, - и вот он же со своими чудо-богатырями под командой Артанского князя живой-здоровый возвращается в этот мир бить возгордившихся германских варваров.
Образ Артанского князя, сложившийся в голове Великой княжны Ольги Николаевны на основе этих сумбурных и далеко не полных сведений, был ярким, но несколько противоречивым. Император Николай знал об этом человеке не в пример больше, но понимал меньше. С точки зрения девушки с большим сердцем, лечение раненых и страждущих является наивысшей добродетелью государя. С поля боя под Танненбергом господин Серегин забрал к себе даже раненых германцев, пообещав, впрочем, вернуть большую их часть русским властям сразу после излечения (ибо во всех мирах известно, что Артанский князь полона не имает). Задумавшись о том, кем бы мог быть этот человек, с непринужденностью ворвавшегося в овчарню тигра поставивший на уши всю Европу, Ольга Николаевна отложила в сторону книжку и задумалась. Нет, это не была девическая влюбленность в романтического героя, ведь господин Серегин представлялся ей бородатым мужчиной, скорее пожилым, чем средних лет. А кроме того, он мог быть женат, а влюбляться в такого - и вовсе моветон, и не только для царской дочери. Просто Ольге Николаевне было интересно, кто этот человек, из каких слоев общества он происходит, и как так получилось, что он обрел мощь, достаточную для потрясения самих основ Мироздания. О том что это самое Мироздание - гораздо более массивная штука, чем ей кажется, вертеть которую под силу только самому Творцу, Великая княжна тоже не подозревала.
От размышлений ее оторвал звонкий детский голосок.
– Привет!
– сказало воздушное создание в белом платьице, как две капли воды напоминающее саму Ольгу Николаевну примерно в десятилетнем возрасте.
– Привет, - ошарашенно ответила цесаревна и, не удержавшись, спросила: - Ты кто?
– Я - это ты, только из тысяча девятьсот пятого года, - ответила знакомая-незнакомая девочка.
– Разве ты этого не видишь? Ну почти ты, потому что я уже начала меняться, ибо нельзя надолго попасть в заколдованный город Тридесятого царства, и при этом остаться прежней.
– Тридесятого царства?
– машинально переспросила Ольга-старшая.
– Того самого, где господином Артан-ский князь Серегин, а не того, что из русских сказок?
– В каждой сказке есть доля сказки, - назидательным тоном ответила Ольга-младшая.
– Надо только разли чать, какая это сказка: добрая, злая или страшная. Но Тридесятое царство - это не сказка, а добрая быль. Там люди не лгут, не предают, не бьют в спину, не обижают маленьких и делают добро даже вчерашним врагам, если они осознали глубину своего падения и пожелали исправиться. Там посреди города бьет фонтан Живой Воды, там в Башне Силы обитает Артанский князь Серегин, воин Господа, Защитник Земли Русской и Бич Божий, не одобряющий ничего плохого. А когда Сергей Сергеевич чего-то не одобрят, то в силу его полномочий от этого неодобрения запросто можно помереть. А еще там, в Башне Мудрости, живет Его сестра контина Анна Сергеевна, Богиня Разума, которая сама материнская нежность и доброта. Ей самим Творцом позволено прощать всех малых, сирых и убогих, согрешивших невольно или не грешивших вовсе, но родившихся во Тьме. А еще Анна Сергеевна помогает выйти к Свету всем тем, кто заплутал внутри себя, она лечит душевные недуги и помогает людям набраться сил перед роковыми испытаниями. А еще она очень хорошо понимает детей, и счастливы будут те, кого ей доведется воспитывать.
– Я тебе не верю!
– упрямо произнесла Ольга-старшая.
– Твои слова звучат слишком хорошо, чтобы быть правдой. А сама ты - злое наваждение, порождение злого колдуна, который решил свергнуть моего Папа, чтобы самому усесться на трон!
– Господи!
– вздохнула Ольга-младшая под отдаленное ворчание грома с ясного неба.
– Как у нас тут все ужасно запущено! Что я слышу от самой себя - «злое наваждение»? Никогда не думала, что могу вырасти такой ужасной дурой! А ведь говорили, что я самая умная в нашей семье. Ой горе мне, горе... пойду выпью йаду и убьюсь об стену, как говорит моя новая подруга Матильда...
– Ну хорошо, - согласилась Ольга-старшая, - ты не наваждение, ты - это я сама, но только из тысяча девятьсот пятого года. И хоть мне трудно принять такую идею, но готова допустить ее правдивость, потому что она не противоречит наблюдаемым фактам. От Артанского князя с его внезапными появлениями-исчезновениями можно ждать чего угодно. Но скажи, как там у вас обстоят дела в тысяча девятьсот пятом году?
– Там весело, - улыбнулась Ольга-младшая.
– От того, что было прежде, Сергей Сергеевич не оставил и камня на камне - в хорошем, разумеется, смысле. Порт-Артур был спасен его войском, макаки, то есть японцы - разбиты вдребезги. При этом наш Папа подал в отставку, а правит в Зимнем дворце теперь наш дядя Мишель, и ему помогают все здоровые силы общества. Предотвращены Бакинская резня, а также расстрел народной демонстрации в Петербурге, которые сильно изгадили реноме нашей семьи, и теперь будущее Нашей Российской империи светло и прекрасно. А нам Сергей Сергеевич и Анна Сергеевна завещали учиться, учиться и еще раз учиться, ибо, если не улучшать своего образования, можно вырасти дубиной стоеросовой, которой станут бить в лоб, а она будет только спрашивать, где это звонят.
– Мда... звучит как сказка...
– сказала Ольга-старшая, - и хоть я совсем не против побед, но все равно идея с заменой монарха кажется мне несколько сомнительной. Да, наш Папа не самый лучший император, но любой другой может оказаться еще хуже. Да и вы сами утратили статус наследной принцессы и непонятно чему радуетесь.
– И ничего, что мы больше не принцессы!
– топнула ногой Ольга-младшая.
– Зато мы сможем выучиться на кого захотим, а потом выйти замуж по любви, а не так, как наша добрая тетушка Ольга, которую бабушка и Папа выдали замуж за гнусного мужеложца! Официально тебе скажу, твое императорское высочество Ольга Николаевна: ты, как и все остальные, живешь внутри злой сказки, в которой четырех принцесс и их маленького братца плохие люди возжелали казнить злой смертью. А поверх вашей могилы они хотят навалить трупы еще двадцати миллионов русских людей, ибо такое ими уже задумано2. И эту злую сказку сделать былью гораздо проще, чем что-то хорошее, потому что ломать - не строить. Если посчитать на пальцах, то до ужасного конца вам осталось не больше четырех лет. А потом всё - Папа отречется в любом случае, ибо править будет более не в состоянии. И кричи не кричи, на помощь больше уже никто не придет, ибо сама Россия воспылает к нашему семейству лютой ненавистью. Сергей Сергеевич пришел в ваш мир как раз для того, чтобы все переделать и отменить плохой конец, который наши Папа и Мама по неразумию приближают изо всех своих сил. Нас Он от той злой участи уже спас, и теперь пришел к вам. Запомни, мое дорогое второе Я: выбор у него между тобой, будущей государыней императрицей Ольгой Николаевной, и построением народной республики трудящихся, ибо наша семья исчерпала сама себя. Республику Сергей Сергеевич учреждать не хочет, ибо, говорит он, это кровавая маета на несколько лет, когда одни уже не могут, а другие еще не способны стоять на своих ногах.
– Я тебе не верю!
– упрямо произнесла Ольга-старшая.
– Государство наше могуче, армия победоносна, власть моего Папа крепка, а народ нас любит. Не может быть такого, чтобы кто-нибудь задумал нас убить!
– Ну вот, опять за рыбу гроши!
– развела руками Ольга-младшая.
– Лилия, ну скажи же ты ей! Или вылечи от этой дури неверия в очевидное, ты же умеешь!
Хлоп!
– и рядом с Ольгой-младшей объявилась еще одна девочка чуть постарше, в белом платьице; над ее аккуратно уложенными темными волосами парил нимб христианской святой.