Год зеро
Шрифт:
— Держи, — сказал отец и дал Натану Ли свой ледоруб.
Это был великий момент. Потом они спустились.
Натан Ли все дальше углублялся в горы. Небо было такой густой синевы, что казалось, вот-вот почернеет. Больше всего его донимали холодные ночи. В Катманду он украл палатку, но потом выбросил ее. И теперь мучился, замерзая. Он сворачивался калачиком в неглубоких ямах вдоль дороги или съеживался за обломками скал. Ветер, не отпуская, преследовал его. Сверху безжалостно сияли звезды.
Он набрел на дзонг, старую крепость, и укрылся в ее развалинах. Однажды ночью он нашел выбитую в твердой почве нишу для медитации. Множество монахов, сменяя друг друга, проводили месяцы, даже годы меж стен этой тесной норы в молитвах и посте. Углубление было едва ли больше гроба, и Натана Ли мучили ночные кошмары о тюрьме. В другой раз он заполз в пещеру и устроился спать на куче из сотен раскрошившихся глиняных табличек с изображениями Будды.
Как-то днем он остановился у дорожного знака с выцветшей надписью на китайском, ничего ему не говорившей. К железному столбу тибетские паломники привязали за один конец длинные узкие ленты с молитвенными флажками. На большинстве из них были изображения лошади. Среди чудовищ и богов Тибета лунгта, или ветряная лошадь, была важной фигурой: маленькая кобылка оживала в порывах ветра и взмывала к небесам, неся на спине молитвы. Натан Ли срезал один флажок, легкий, как перышко, и почти прозрачный: не просвечивали только контуры лошади. Его он положил между страниц книги для Грейс.
Полезный прежде ветер сделался противным и порывистым — его удары налетали со всех сторон. Шатаясь, как пьяный, Натан Ли преодолел несколько трудных миль. День за днем он боролся с ветром — тот наотмашь бил в лицо. Пыль набивалась в рот и нос. Мало-помалу песок ободрал до голого металла зеленую краску велосипеда.
К середине декабря он все еще не добрался до Лхасы. Укрывшись от ветра в разрушенном монастыре, он расправил изданную фирмой «Коллинз Бартоломью» карту Азии и прижал камнями края. Он наметил три варианта пути: один — вдоль по течению Янцзы к Южно-Китайскому морю, второй — смелый марш на Пекин, где, как он надеялся, американское посольство проявит к нему сочувствие. Последний, самый тоскливый — придерживаться безлюдных районов. Пересекая пустыню Гоби на север через Монголию и далее через Сибирь, он попытается достичь Берингова моря.
Разглядывание карты отнимало силы и расстраивало больше, чем ветер или холод. Оно открывало ему реальную картину. Даже добравшись до Лхасы, он едва ли продвинется по карте и на дюйм. Путь домой займет многие месяцы, а может, годы. Научившись великому терпению в тюрьме, Натан Ли ненавидел саму мысль о том, что придется терпеть еще долго.
В один прекрасный день грунтовка сменилась асфальтом. Но трансформация эта произошла не сразу. В слоях коричневого грунта вдруг стали образовываться проплешины, в которых, как застарелая память, проступал асфальт. Постепенно его пятна становились шире. Натан Ли положил велосипед. Он поднял глаза: шоссе убегало вдаль, огибая крутой бок горы. Он сдвинул на лоб темные очки и топнул ногой, смакуя твердость допотопного покрытия.
Дикая местность осталась позади! Он, конечно, знал, что это не так. Но в тот момент Америка вдруг показалась близкой — стоит только руку протянуть. Он поднял велосипед — восемьдесят фунтов веса, — сел на него и налег на педали. Асфальт казался рекой, подхватившей его. Радостно гудели бугристые дорожки протекторов.
Где-то впереди должен быть город, если не за этим поворотом, то за следующим. Если там люди — он будет просить подаяния. Если не дадут — станет воровать. Пополнит запасы еды, выспится на кровати, найдет дров, разведет огонь. Он помнил, что скоро Рождество.
Шоссе пошло под уклон. Он набрал скорость. Казалось, вот она — улыбка удачи. Даже ветер стих. И что он ожидал увидеть меньше всего, так это трупы.
Прежде чем Натан Ли успел затормозить, он очутился буквально в их окружении. По левой и правой обочинам замерли, накренясь, большие грузовики. Некоторые сорвались в ущелье, другие выкатились под уклон далеко на плато и отсюда напоминали крохотные островки. Впервые с тех пор, как французы заговорили об апокалипсисе, Натан Ли увидел человеческое тело. И не одно — множество тел. Сотни и сотни. Тысячи.
Он словно очутился посреди поля битвы. Что произошло здесь? Дорогу на мили усеивали тела. И все они были мертвы. Освободив легкие от слабого запаха кожи, идущего от тел, он подошел к ближайшему грузовику.
Водитель привалился к окну, будто задремал. Одна рука по-прежнему покоилась на руле — в белой хлопчатобумажной перчатке: странная манерность, присущая даже самым неотесанным водителям грузовиков. Голова покойника повернута в сторону, Натану Ли не было видно его лица. Стала ли кожа прозрачной? Был ли он невидимкой?
Он выбрал второй труп — чуть в стороне от небрежно сваленных в кучи тел: молодая женщина, лежавшая ничком. Руки ее были обнажены, и кожа не прозрачная, но темная, прожаренная солнцем, отполированная холодом и ветром. Черные косы переплетены бусами из бирюзы, нанизанными на белый ячий волос.
Натан Ли вспомнил свой благоговейный страх, охватывавший его всякий раз при виде тибетских девушек. У нее, наверное, были крепкие высокие скулы, глаза миндалевидной формы и ослепительно белые зубы. Они могли быть яркими красавицами и ужасными кокетками. Он вспомнил, как некоторые археологи на Эвересте посмеивались над ним. «Бери одну», — подначивал его Окс. Уже тогда, припомнилось Натану Ли, Окс подстрекал его к тому, чего ему не следовало делать.
Первым предположением было, что все эти люди — жертвы чумы. Французская парочка говорила правду, но в то же время ошибалась. Ничто в этих грудах тел, выброшенных из кузовов грузовиков, не говорило о забывчивости. И конечно же, не существовало никаких невидимых мужчин или женщин. Как не было сверхъестественным и заболевание. Оно было инфекционным. Оно быстро убивало. Почти мгновенно.
И все же что-то здесь было не так. Почему огромная масса народу в одночасье погибла в этом месте? Что они делали здесь, в глуши? Куда они бежали? От чего? Только сейчас Натан Ли обратил внимание, что караван шел на запад… то есть из Китая в направлении каменистых пустынь.
Они ехали из центра страны. Что-то внезапно побудило массы людей к паническому бегству — словно выстрел из пушки.
Натан Ли пробежался взглядом по разбросанным телам. Ни одного солдата. И ни единого жителя восточных долин. Все этнические тибетцы. Он нахмурился. Неужели расы разделились? Налицо иная, более зловещая картина. А что, если это не вымирание от эпидемии, а «поля смерти» [33] ?
Но если здесь произошла массовая резня, где орудия поражения? Где стреляные гильзы от пулеметов? Где взорванные грузовики? И где стервятники и собаки? Все тела лежат нетронутые. И ни на одном нет ран.
33
«Поля смерти» — места в Камбодже, где при власти красных кхмеров было убито и захоронено большое число людей: по различным оценкам, от полутора до трех миллионов человек при общем населении страны в семь миллионов.