Годы испытаний. Книга 1
Шрифт:
Миронов обернулся и поманил Полагуту.
– Передайте команду сменить позиции на скат высоты… Видите желтое пятно?
Миронов лежа пристально наблюдал за безыменной высоткой, где находился сейчас противник, которого решил уничтожить контратакой его начальник, старший лейтенант Сизов - командир головной походной заставы. Он вспомнил, как неделю тому назад комбат Горобец на совещании командного состава полка выговаривал Сизову за беспомощность и несамостоятельность в работе. «Привыкли все делать с няньками…». И вот как сейчас он, Сизов, уверенно действует. Обрушив на врага
Миронов посмотрел в сторону опушки, где должна была сосредоточиться рота для контратаки. Там никого не было. «Где же они? Наверное, хорошо замаскировались, - подумал он.
– Надо добраться до новых огневых позиций, поглядеть, как мои бойцы готовят их».
И вдруг Миронов увидел, что к нему бежит какой-то боец. Наверно, от Сизова. Да, это был связной, но не от Сизова, а от комбата Горобца. Связной сообщил, что роте Сизова приказано отойти, взводу Миронова тоже, и ни в коем случае огня больше не открывать.
– Это почему же?
– удивился Миронов.
– Не могу знать, товарищ лейтенант. Комбат говорил, что Сизов за самовольное открытие огня пойдет под суд.
– Под суд?
«А ведь мои пулеметчики тоже вели огонь», - тревожно подумал Миронов.
– Так стреляли же в фашистов… Не в своих!
– раздраженно крикнул Миронов.
– За что же под суд?
– Не могу знать, - снова повторил связной.
– Приказ, говорят, такой из дивизии пришел: огня не открывать…
«Почему же комбат объявил нам, что это война?
– подумал Миронов.
– Зачем выдали боеприпасы и НЗ [8] бойцам? Зачем поставили боевую задачу? И в нас же стреляли. У меня ранены Полагута, Ягоденко… А в роте Сизова семь человек убито, шесть тяжело ранено и три легко… Неужели все это пограничная провокация?»
Глава третья
1
Взвод Миронова отходил поспешно, в. беспорядке. Пулеметные расчеты, разобрав пулеметы по частям, бежали без оглядки, изредка падая, когда недалеко рвались мины или рядом подымались дымки от пуль противника. И надо считать просто чудом, что взвод отделался только двумя легко раненными.
Командир роты Аржанцев выходил из себя. Он и ругался и грозил, суетясь на своем наблюдательном пункте. Казалось, он изобьет Миронова, когда тот явится. Так по крайней мере думали вызванные к Аржанцеву командиры взводов лейтенанты Дубров и Сорока.
Дуброву хотелось чем-то помочь Миронову. И он сказал радостно и громко, обращаясь к Сороке, чтобы слышал Аржанцев:
– Ты только погляди, под каким сильным обстрелом Миронову удалось сохранить пулеметы…
Аржанцев недовольно перебил его:
– А вам откуда это известно? Привыкли пустое болтать.
Но, увидев, что взвод Миронова действительно вынес из боя всю материальную часть в целости, сердито добавил:
– Он лучше бы не пулеметы, а людей берег. Они под огнем противника бегут, точно ребятишки в войну играют.
Когда запыхавшийся и перепачканный землей Миронов предстал перед Аржанцевым и доложил о прибытии, тот гневно сказал:
– Прибывают, товарищ лейтенант, поезда на станцию… А по уставу надо докладывать: «явился». Это во-первых. А во-вторых, где ваши пуговицы на левом рукаве гимнастерки?
– Миронов взглянул и удивился: оторвались сразу обе.
– И, в-третьих, извольте вытереть лоб… Он у вас в крови и грязи. Расшибли? Неудивительно: больно усердно земле-матушке кланялись…
Миронов быстро вытер платком лоб. И только теперь почувствовал саднящую боль, какая бывает, когда обдерешь кожу и туда попадет соленый пот.
– Кто вам разрешил, товарищ Миронов, открывать огонь?
– Аржанцев сурово нахмурил брови.
– Самовольничаете…
Миронов стоял, потупя взгляд. Обидно было слушать все это, а главное: почему нельзя стрелять по врагу?
– А что же нам делать, товарищ старший лейтенант?
– ответил он необычно громко и в то же время неуверенно.
– Ведь они первыми открыли огонь…
– Ну и пусть!… Где же ваша выдержка? А может, это провокация? Вы знаете, что Сизова вызвали в штаб дивизии и дело передали прокурору? Судить будут. За самовольство. Понятно?… Да и вам, я думаю, не сойдет это безнаказанно.
Миронов сразу потемнел лицом, стоял подавленный, уничтоженный. «За что судить? Ведь нам поставили боевую задачу…»
Дубров сочувствующе глядел на Миронова…
– Хорошо, что вовремя приостановили эту дурацкую затею с контратакой Сизова, а то положили бы народу невесть сколько. А вас, - он гневно обратился к Миронову, - за один этот отход со взводом надо под суд отдать… Учились, учились на тактических занятиях, а теперь дуете кто во что горазд… Я требую, - обратился Аржанцев к Дуброву и Сороке, - действовать по уставу, а не так как Миронов…
Неизвестно, сколько бы еще бушевал командир роты, если бы не появился новый политрук,
– Товарищи, познакомьтесь, наш политрук роты товарищ Куранда Евгений Антонович, - представил Аржанцев огненно-рыжего, невысокого мужчину лет сорока. В левом и правом нагрудном кармане его гимнастерки блестели узкие зажимы трех авторучек.
Куранда протянул лейтенантам пухлую руку, густо поросшую золотистыми волосами.
– Будем знакомы, товарищи, - проговорил он, улыбаясь и блестя золотыми клыками.
– Каково настроение бойцов?
– Отличное, - ответил Дубров. И, покосившись на Аржанцева, добавил: - Рвутся в бой.
Политрук бросил недоверчивый, слегка насмешливый взгляд и обидчиво поджал губы.
– Орлы, значит, в бой рвутся… Это похвально. Вот только вид у лейтенанта Миронова не боевой…
Над головой появились вражеские самолеты. Сверкая серебристым оперением, не спеша они летели правильным тупым клином, как летят гуси. Все подняли головы кверху.
– Двадцать шесть, двадцать семь, - считал самолеты Аржаицев и, оборвав счет, с досадой махнул рукой: - Не меньше сорока…