Голая Джульетта
Шрифт:
– Понимаю. Хотя и не понимаю, какую клятву может спровоцировать туалет. Жаль, что не могу тебе помочь разрешить эту этическую дилемму.
Парень хохотнул:
– Ну вы, англичане, и загибаете. «Этическая дилемма». Здорово.
Дункан не стал его разубеждать, хотя и мелькнула у него мысль, что немногие из его учеников, студентов и собеседников в родной стране смогли бы не то что понять, а и правильно выговорить это словосочетание.
– Значит, ты мне не поможешь.
– Ну… Отчего же. Я тебе могу сказать, как туда попасть, а сам не пойду. Согласен?
– Да, честно говоря, и незачем тебе со мной-то…
– Точно. Значит, так… Ближайший туалет там. – Парень кивнул в сторону
– Логично, – нетерпеливо поморщился Дункан. – Но мне-то что с того?
– Я знаю, где они прячут ключ.
– Не может быть!
– Знаю. Я им раза три уже пользовался. Однажды даже под душ влез. А пару раз так… на экскурсию ходил. Ничего не спер. То есть ничего ценного. Так, ерунду всякую… На добрую память.
Дункан всмотрелся в физиономию парня, стремясь обнаружить веселые искорки хохмача-любителя, но пришел к выводу, что тот уже давно разучился шутить.
– Значит, ты влезал в их дом?
Парень пожал плечами:
– Ага. Честно говоря, совесть заедала. Потому и тебе не хотел говорить.
В этот момент Дункан заметил на мостовой рисунок мелом. Контуры двух подошв и стрелка в сторону дома. Следы Кроу и направление полета камней. Лучше б он этого не видел – теперь самому и подумать не о чем.
– Нет, это отпадает.
– Понимаю, понимаю.
– Еще варианты?
Эдит-стрит длинная, тенистая, как и ближайшая пересекающая ее улица. Нормальный американский пригород, в котором за пакетом молока пешком в ближайшую лавочку не сбегаешь.
– Мили за две.
На лбу Дункана выступил пот, щеки надулись и с силой вытолкнули воздух. Он понял, что решение уже принято. Конечно, можно было вульгарно заскочить за подстриженный кустарник живой изгороди, можно было рвануть обратно на станцию городской железной дороги и зайти там в первое попавшееся кафе, после чего вернуться обратно… если надо. А надо ли? Все, что можно здесь увидеть, он уже увидел. В этом состояла суть проблемы. Если бы тут было хоть что-нибудь… вдохновляющее,что позволило бы ему и другим фанатам создать собственные впечатления… Неужели она не могла как-то отметить неординарность места? Какую-нибудь мемориальную табличку вывесить, что ли… Он так же точно оказался неподготовленным к бытовой ординарности дома Джульетты, как и к функциональной вонючести мужского туалета в Миннеаполисе.
– Мили две… Мне столько не вытянуть.
– Смотри сам.
– Где ключ?
– Там в крыльце камень вынимается, в самом низу.
– Думаешь, ключ еще на месте? Давно ты был в доме?
– Если честно, только что оттуда. И в этот раз вообще ничего не спер. Мне каждый раз не верится, что я стою в доме Джульетты – той самой гребаной Джульетты, прикинь!
Дункан подумал, что он не ровня Элиоту. Что Элиот-то уж точно не написал ни одной статьи о Кроу. А если и написал, то вряд ли ее где-нибудь опубликуют. Что Элиот явно не настолько развит, чтобы осознать все достоинства цикла «Джульетта», композиции которого Дункан считал более мрачными и куда более глубокими, чем треки перехваленного дилановского альбома «Кровь на рельсах». И уж совершенно очевидно, что Элиот не сможет проследить все источники влияния на Кроу: Боб Дилан, Леонард Коэн, разумеется, – но также и Дилан Томас, Джонни Кэш, Грэм Парсонс, Шелли, Книга Иова, Камю, Пинтер, Беккет, ранняя Долли Партон. Для постороннего, однако, Дункан с Элиотом выглядели весьма схоже. К примеру, обоих тянуло к дому Джульетты. Дункан проследовал за Элиотом по дорожке, поднялся на крыльцо и вошел в дом.
Внутри темно, все шторы задернуты. В застоявшемся воздухе чувствуется аромат ладана или каких-то восточных отдушек. Дункан с таким запахом
Теперь независимо оттого, воспользуется он туалетом или нет, он уже совершил преступление. И этот Элиот идиот. Парочка идиотов.
– Внизу малый клозет, там на стенках клевые картинки, портретики и прочая фигня. А вот в верхней ванной ее косметика, полотенца и всякое такое. Жуть. То есть не косметика жуть, а жуть берет, когда представишь, что этот бабец реально существует… морду мажет или типа того…
Дункан ощутил необоримое желание увидеть косметику Джульетты и возненавидел себя за это.
– Знаешь, мне не до этого, – прервал парня Дункан, надеясь, что Элиот в его переживания не слишком вникает. – Где нижний клозет?
В стенах обширного холла темнело несколько закрытых дверей, и Элиот ткнул пальцем в одну из них. Дункан чуть ли не бегом рванулся туда. Деловой англичанин с плотным графиком мероприятий в центре, урвавший часок, чтобы постоять у чужого дома и вломиться в него. Изумительно!
Дункан постарался журчать погромче, чтобы подчеркнуть истинность одолевшей его нужды. Картинки на стенах его разочаровали. На одной Джули, на другой мужчина средних лет, оба портрета явно выполнены рисовальщиками, дежурящими на тропах туристских толп. Поскольку относились рисунки к «посттакеровскому» периоду, то ничем не отличались от изображений среднестатистических мужа и жены. Споласкивая руки над крохотной раковиной, Дункан услышал за дверью крик Элиота:
– А вот наверху, в столовой, есть картинка!..
– Что за картинка?
– Такер рисовал. Ее. Тогда.
Дункан открыл дверь и замер в проеме:
– То есть как?
– Ну ты ж в курсе, что Такер художник?
– Нет… – Мямлит, как новичок; несолидно. – То есть да, но я не думал… – Что именно он «не думал», Дункан не успел сочинить, но Элиот не стал дожидаться окончания фразы:
– Пошли, покажу.
Столовая располагалась в глубине дома, ее французские окна выходили не то на террасу, не то на лужайку, не то на балкон – шторы и здесь были задернуты. «Картинка» оказалась картиной немалого размера, фута три на четыре, висела над камином и представляла собой поясной портрет Джули Битти: полуобернувшись, она всматривается среди клубов табачного дыма в нечто, на картине не изображенное. Возможно, в другую картину. Прекрасный портрет, почтительный, романтический, однако без идеализации. Печальный настрой от начала и до конца. Кажется, что художник чует близость разрыва с моделью… Может быть, конечно, это субъективное впечатление, непроизвольно возникшее в голове Дункана. Мало ли чего тут навоображаешь. Может, и картина-то ненастоящая…
Дункан приблизился к камину. Слева внизу обнаружилась подпись, достойная особого исследования. За четверть века «кроуведения» он ни разу не видел автографа Такера. Тут его отвлекла от созерцания подписи другая, не менее важная мысль. Он понял, что еще не прочувствовал собственную реакцию на подлинную работу Кроу, впечатление от еще одного его творения – в ином жанре. Дункан оставил подпись и шагнул назад, чтобы окинуть взглядом всю картину.
– Ты позырь при дневном свете, – посоветовал Элиот и отдернул штору. Оба невольно глянули в окно и почти сразу обнаружили садовника, занятого стрижкой лужайки. Тот обнаружил их еще раньше, завопил, замахал руками. Как Дункан оказался на улице, он не понял, ибо пришел в себя уже на бегу, посреди проезжей части. Глаза застилал пот, сердце колотилось в ушах, ноги гудели, пятки выбивали из асфальта частую дробь.