Голем
Шрифт:
– Кроме того, таким образом я рассчитываю вычленить аномальные составляющие нашей теперь ставшей обыденной жизни. Мне представляется это важным с научной точки зрения. Я пока и сам не могу объяснить это в точности. Для меня это, скорее, некое предчувствие… или, если угодно, предощущение… – Кузякин поднял руки на уровень груди. Пальцы его были согнуты и разведены, как будто держали некие невидимые предметы, что-то вроде двух прозрачных полусфер. А затем Игорь Петрович сделал движение, как будто навернул одну полусферу на другую. – Если нам удастся собрать все детали воедино, быть может, тогда мы сумеем понять, что же здесь происходит. А понимание сути проблемы – это, как известно, первый
– Вы полагаете, это поможет нам выбраться отсюда?
Игорь Петрович уперся локтями в колени, согнув спину, подался вперед и таинственно понизил голос:
– Я рассчитываю на нечто большее.
Сергей призадумался: нечто большее – что бы это могло означать?
Дело приобретало необычайно интересный оборот, и Сергей очень рассчитывал на продолжение разговора.
Но – не сложилось.
Конец всему положил влетевший в комнату Соломон Юрьевич Штейн.
Лицо его раскраснелось, волоски, начавшие отрастать на голове, растрепались, глаза блестели. Соломон Юрьевич даже не постучал, что было совершенно на него не похоже. Короче говоря, он был вне себя от возбуждения. В довершение картины на груди у Штейна висел большой полевой бинокль.
– Она попыталась на меня напасть! – закричал он от двери.
Сергей и Игорь Петрович быстро переглянулись. В данный момент ход мыслей обоих был примерно одинаков. Первое: кто именно попытался напасть на Штейна? Местоимение «она» резко ограничивало выбор – это могла быть либо Ольга, либо Мария Тимофеевна. И то и другое казалось абсолютно нелепым. Второе: что послужило причиной нападения? И, наконец, третье: чем все это закончилось? Соломон Юрьевич был жив и вроде не пострадал. И это уже было хорошо. Но что с остальными участниками инцидента?
– Что случилось, Соломон? – спросил Игорь Петрович, старательно сохраняя внешнее спокойствие.
– Она чуть меня не схватила! – вскинул руку к потолку Соломон Юрьевич. – Это! – Он возмущенно вздернул плечи, так, что голова его почти провалилась между ними, и раскинул руки. – Это… это – чудовищно! – наконец-то нашел он нужное слово, в полной мере отражающее его чувства.
– Согласен с тобой, Соломон, – благоразумно не стал спорить Игорь Петрович.
Он очень деликатно взял Соломона Юрьевича за руку и усадил на стул.
– Дать тебе воды, Соломон?
– Не надо! – решительно отказался тот. Как будто Кузякин предлагал ему чашу с цикутой.
– Так кто на тебя напал?
– Что? – непонимающе посмотрел на Кузякина Штейн.
– Ты вбежал с криками о том, что на тебя кто-то напал, – напомнил Игорь Петрович.
– Нет, – криво улыбнувшись, помахал рукой Соломон Юрьевич. – Я сказал, что она попыталась на меня напасть.
– Пусть так, – кивнул Игорь Петрович. – Кто это был?
– Кто? – как эхо повторил Штейн.
– Кто попытался на тебя напасть? – произнес Игорь Петрович, проявляя чудеса выдержки и самообладания.
– Грязь, – бросил Штейн.
– Кто? – не понял на этот раз Игорь Петрович.
Сергей тоже ничего не понимал, однако предпочитал помалкивать, дабы окончательно все не запутать.
– Так! – поднял руки с открытыми ладонями Соломон Юрьевич, будто призывая всех к вниманию. – Давайте обо всем по порядку. – Он аккуратно положил ладони на колени. – На меня попыталась напасть грязь из ямы.
Пауза. Непродолжительная, но выразительная.
– Из какой ямы?
– Из той самой, в которой автобус утонул. – Соломон Юрьевич кивнул на Сергея.
– За рулем находился не я, – на всякий случай уточнил Косарев.
– Что с грязью? – спросил Игорь Петрович.
– Она сошла с ума! – как будто с обидой всплеснул руками Соломон Юрьевич.
– По порядку, – напомнил ему Кузякин.
– Понял, – кивнул Соломон Юрьевич. – Значит, так. Сегодня я дежурил у провала…
Тут нужно сказать, что дежурство возле провала, в котором булькала горячая жидкая грязь, было заведено сразу после второго общего собрания граждан Тринадцатого микрорайона. Все светлое время суток у края провала должен был находиться один из жильцов, вооруженный большим полевым биноклем, который очень кстати нашелся у учителя природоведения Поперекина. Как правило, это был доброволец, кто-то не занятый на других работах. Смысл дежурства заключался в следующем. Во-первых, если вдруг – волшебное слово «вдруг»! – на другом конце грязевой ямы кто-то появится, дежурный должен будет подать ему знак. Для этого у него при себе имелся зеленый флажок и судейский свисток. Во-вторых, провал постоянно увеличивался. И это, естественно, не могло не настораживать. По счастью, пока он разрастался в сторону Большой земли. Но не было никаких гарантий, что не начнется и обратный процесс. В таком случае дежурному следовало немедленно бить тревогу. Так вот, услыхав о нападении грязи из ямы, Сергей с Игорем Петровичем одновременно подумали об одном и том же: Штейн стал свидетелем того, как провал начал пожирать территорию Тринадцатого микрорайона, и переполошился.
– Так вот, все началось в тот момент, когда я решил съесть кусок макаронной запеканки, оставшийся у меня после завтрака, – продолжал между тем Соломон Юрьевич. – Все дело в том, что у меня бывают проблемы с перевариванием мучной пищи, поэтому я стараюсь не есть ее сразу большими порциями. Съев всю макаронную запеканку сразу, я бы потом полдня…
– Мы все поняли про запеканку, Соломон, – перебил, не выдержав, Игорь Петрович. – И про твои желудочно-кишечные проблемы тоже. Давай, – он энергично крутанул ладонью, – переходи к делу.
– Так я о чем и говорю! – непонимающе вытаращился на него Соломон Юрьевич. – В столовой я съел только половину запеканки. А вторую взял с собой, завернув в пищевую фольгу.
Тут Кузякин понял, что лучше выслушать всю историю о макаронной запеканке, не перебивая рассказчика, иначе придется слушать ее еще раз, заново.
– Макаронную запеканку Мария Тимофеевна готовит отменную, – продолжал Штейн, – но съесть ее всю за один присест я просто не в состоянии. Не потому, что невкусно, а потому, что иначе у меня начнутся проблемы с желудочно-кишечным трактом. – Штейн приложил ладонь к животу, как будто призывая его в свидетели. – Прогуливаясь вдоль провала и то и дело поглядывая в бинокль на другую его сторону, я вдруг почувствовал желание съесть взятую с собой часть запеканки. Я достал ее из пакета, что был у меня с собой, развернул и начал есть. Фольгу же, в которую она была завернута, бросил в грязь. – Соломон Юрьевич настороженно посмотрел сначала на Кузякина, затем – на Сергея. И с подозрением спросил: – Вы внимательно следите за ходом моей истории?
– Да, конечно! – горячо заверили его оба.
– Так вот, я в одной руке держу запеканку, другой – кидаю фольгу в грязь. – Соломон Юрьевич постарался максимально достоверно изобразить, как именно это происходило. – И собственно, ничего особенного не ожидаю. Но тут-то оно как раз и происходит! Видите ли, друзья мои, я с детства отличаюсь исключительной наблюдательностью. Постоянно подмечаю всякие мелочи, на которые другие и внимания не обратили бы. А заметив, пытаюсь осмыслить причину происходящего! – Соломон Юрьевич многозначительно двинул бровями и поднял кверху указательный палец. – Так вот… – Штейн вдруг наморщил лоб, наклонил голову и пальцами потер морщины. – К чему это я?.. – растерянно посмотрел он на слушателей.