Голливудская трилогия в одном томе
Шрифт:
Пришлось двигаться на ощупь и мне. На верхней площадке я замер. Кто-то дышал, и воздух передо мной колебался. Но оказалось, что это всего лишь эхо моих же вдохов и выдохов: отражаясь от стен, оно возвращалось ко мне и касалось моего лица.
«Ради Христа, – внушал я себе, – не оступись, сбегая вниз».
Когда я вышел от Фанни, лимузин выпуска 1928 года с шофером ждал меня. Дверца захлопнулась, мы помчались к Венеции, и на полдороге сидевший впереди водитель снял кепи, распустил волосы и превратился…
… в Констанцию Раттиган – следователя, ведущего
– Ну? – спросила Констанция холодно. – Очень она встревожена?
– Не то слово! Только встревожил ее не я.
– Да?
– Да! Черт побери! Остановитесь вон там и высадите меня на ближайшем углу к чертовой матери!
– Ну, ну, мистер Хемингуэй! Для робкого мальчика из Северного Иллинойса выражаетесь вы лихо!
– А подите вы, мисс Раттиган…
Это возымело действие. Плечи ее слегка обмякли. Она поняла, что может потерять меня, если не будет поосмотрительней.
– Констанция, – уже спокойнее поправила она.
– Констанция, – повторил я. – Не моя вина, что кто-то утонул в ванне, кто-то перепил, кто-то свалился с лестницы, а кого-то забрала полиция. Почему вы-то сами не поднялись к Фанни прямо сейчас? Вы же ее старый закадычный друг!
– Я боялась – вдруг, если она увидит нас вместе, ее кондрашка хватит и мы не сможем ввести ее в рамки.
Констанция сбавила скорость с довольно-таки истерической – семьдесят миль в час до менее нервозной – шестидесяти или шестидесяти двух. Но ее пальцы, как когти, впивались в руль, будто она воображала, что это мои плечи, и собиралась как следует тряхануть меня.
– Лучше бы вам, – сказал я, – увезти ее оттуда раз и навсегда. Сейчас она неделю спать не будет, а это ее доконает, она не выдержит изнеможения. И нельзя же все время питаться одним майонезом!
Лимузин замедлил бег до пятидесяти пяти миль в час.
– Здорово тебе от нее досталось?
– Да нет, просто, как и вы, она обозвала меня Прислужником Смерти. Видно, я для всех козел отпущения, просто какой-то разносчик чумных блох! Что бы там ни творилось в доме Фанни – а что-то творится, это факт, – я тут ни при чем. И плюс ко всему Фанни сама выкинула какую-то глупость.
– Какую?
– Не знаю, она отказалась мне объяснить. Она сама в себе не уверена. Может, вам удастся что-нибудь из нее вытянуть. У меня жуткое ощущение, что Фанни сама навлекла на себя все это.
– Каким образом?
Скорость упала до сорока. Констанция наблюдала за мной в зеркало заднего вида. Я облизнул губы.
– Могу только строить догадки. Что-то спрятано у нее в холодильнике – это она сама сказала. «Если, – говорит, – со мной что случится, загляни в холодильник». Господи! До чего все глупо. Может, вы сегодня попозже съездите к ней и заглянете в этот несчастный холодильник? Может, вам удастся сообразить, почему, как и что Фанни собственноручно допустила к себе? И чего она так смертельно боится?
– Милостивый Боженька, – пробормотала Констанция, закрывая глаза. – Пресвятая Дева!
– Констанция! – завопил я.
Ибо мы только что вслепую проскочили под красный свет.
На счастье, Господь Бог не дремал и подстелил нам соломку.
Констанция остановилась у моего дома, вышла из машины
– Здесь-то и создаются шедевры?
– Кусочек Марса на Земле…
– А это и есть пианино Кэла? Я слышала, будто музыкальные критики однажды пытались его сжечь. И про клиентов Кэла слышала, как они в один прекрасный день ввалились к нему в парикмахерскую, выли, кричали и демонстрировали, что он учинил с их волосами.
– Кэл – хороший парень, – сказал я.
– Ты давно смотрелся в зеркало?
– Он старался.
– Только с одного бока. Кстати, напомни, когда снова ко мне заглянешь, – ведь мой отец тоже, бывало, стриг. И меня научил. А почему мы стоим на пороге? Боишься, что скажут о тебе соседи, если… Черт! Опять покраснел! Что я ни скажу, все оказывается не в бровь, а в глаз. До чего же ты непосредственный. С тех пор как мне минуло двенадцать, я таких стеснительных не видела.
Она просунула голову дальше.
– Господи! Сколько хлама! Ты что, никогда не убираешь? И похоже, читаешь десять книг сразу, да к тому же половина из них – комиксы. А что это рядом с машинкой? Дезинтегратор Бака Роджерса [128] ? Ты и крышки посылаешь?
– Точно, – подтвердил я.
– Ну и свалка, – пропела Констанция, и это следовало принять как комплимент.
– Все мое – ваше!
– Вот так кроватка! До того узкая, уж на ней-то сексом втроем не займешься.
– Одному из партнеров придется оставаться на полу.
128
Дезинтегратор Бака Роджерса — игрушка, представляющая собой фантастическое оружие из космических боевиков, бесплатно присылавшаяся отправителям определенного количества крышек от банок с овсяными и прочими хлопьями.
– Боже мой! Какого года эта твоя машинка?
– Тысяча девятьсот тридцать четвертого. «Ундервуд Стандарт», старушка, но молодец.
– Совсем как я, да, малыш? Не хочешь пригласить престарелую знаменитость войти и помочь ей снять сережки?
– Вы забыли? Вам надо ехать обратно к Фанни и исследовать ее холодильник. К тому же если вы проведете здесь ночь, то, учтите, фейерверков не будет.
– Словом, бережешь порох в пороховнице?
– Берегу, Констанция.
– Воспоминания о твоих заштопанных трусах сводят меня с ума!
– Что ж, я, конечно, не юный Давид.
– Господи! Ты даже и не Голиаф! Пока, малыш! Спешу к Фанниному холодильнику. Спасибо!
Она влепила мне такой поцелуй, что у меня чуть не лопнули барабанные перепонки, и умчалась.
Не оправившись от этого поцелуя, я кое-как добрался до кровати.
И напрасно.
Потому что мне приснился Сон.
Каждую ночь ко мне наведывался мелкий дождик, покапает за моими дверями, пошелестит несколько минут и пройдет. Я боялся выглянуть наружу. Вдруг там стоит промокший Крамли и сердито сверкает глазами. Или Формтень дрожит и дергается, как действующие лица в старых фильмах, а из носа и с бровей у него свисают водоросли…