Голод
Шрифт:
– Мамочка, милая, как я счастлива теперь.
– Ну, ну, спи с Богом.
– А тут Николай Павлович приходил. Худой такой, бледный, с красными глазами, а хороший. Все говорит: учиться, учиться, Фея, надо...
– Он и всегда был хороший человек.
– И Френев мне писать будет... Вы не сердитесь, мамочка, что мы в Вологде с ним поцеловались. Только один раз, и то я сама захотела.
– Ну, ну, спи с Богом, устала ведь.
– А я скоро, послезавтра, получу первое жалованье. За полмесяца четыреста
– Ох, дурочка ты моя. Все равно, мне надо у него на расходы брать. Ну, спи, спи с Богом.
– Я, мамочка, его совсем больше не люблю, а вас еще больше люблю.
– Хорошо, хорошо, доченька.
– А разбудите меня завтра в восемь часов?
– Хорошо, хорошо, спи.
– И чай, мамочка, завтра будет?
– Ну как же, разве я провожу тебя без чаю?
– Спокойной ночи, мамочка.
– Спи, моя родная.
16 мая.
Проснулась оттого, что Борька трясет за плечо и кричит в самое ухо:
– Феюша, Фея, Фея, Феюшка, вставай... Я ведь приехал... Ой, мама, Феюшка что-то мычит...
– Борька, милый!
– Наконец! Продрала зенки! Чего дрыхнешь? Ведь я приехал...
А сам, сияя своей рожицей, тянется с поцелуями.
– Ах, мамочка, самовар уже готов! Вот хорошо-то! За всю жизнь первый раз с чаем ухожу на службу.
Чай пью с хлебом. Не маленький кусочек, а ешь, сколько хочешь. И с собою мама дает еще хлеба.
В канцелярию влетела бомбой. Сама чувствую, что на лице глупая, во весь рот, улыбка. Кричу так звонко, что сама удивляюсь:
– Здравствуйте, Елена Ильинишна...
– Здравствуйте, здравствуйте, золотце. Что это золотце так сияет сегодня?
– Ах, Елена Ильинишна, мама приехала.
– А, мама? Наверное из деревни? Привезла чего-нибудь? Да?
– Да, да... Ничего особенного. Рыжиков в боченке, творогу, масла немного, да еще сухарей...
– Сухарей. Вот золотце счастливое... Я очень люблю пить чай с сухарями.
– Ой, Елена Ильинишна, хотите, я вам завтра принесу?
– Ну, что вы, золотце, спасибо.
– Ей-богу, Елена Ильинишна, принесу.
– Нет, нет, что вы за глупости говорите.
– Господи, Елена Ильинишна, да вы должны взять. Раз я вас люблю, вы должны, должны, должны... Все равно не хорошо будет, если не возьмете.
– Ну, ну, золотце, теперь не угощают. Теперь такое время... Все дорого...
– Елена Ильинишна, вы должны. Мне никакого дела нет до времени. Сказала принесу, - вот и все.
– Хорошо, хорошо, идите, золотце, работайте.
Сажусь за стол. Ах, и Маруся... Как она хорошо смотрит! Смотрит и улыбается.
– Ой, Маруся, как я счастлива. И мама сказала, что скоро Сережа приедет.
– А кто такой Сережа?
– Это мой брат. Он в отпуску
– А он интересный?
– По-моему, интересный. Высокого роста. Знаешь, лицо такое, смуглое.
– Я люблю смуглых мужчин.
– ...Усов и бороды нет. И потом губы у него удивительные, когда улыбается... Вот такая ямочка тут. И улыбка милая, хорошая. Очень симпатичное лицо. Прямо видно, что интеллигентный человек.
– А он образованный?
– Да, он... ну, как все. И потом все на курсах... Английский, немецкий, французский еще знает... И еще, когда на фронте не был, то все заведующий был. Разные там отделы народного образования основывает. И он все поймет, каждого человека. Прямо удивительно, как меня понимает. Всю, всю. Я его безумно люблю.
– А нос у него какой?
– А нос, как у меня... Ой, вру, вру. У меня ведь картошка...
– Нет, что ты, Фея, когда в профиль, у тебя не картошка.
– Да нет, нет, ты не понимаешь. В длину такой, как у меня. Не узкий, не широкий. Так в общем - средний... Ну, русский прямо нос. А вообще-то лицо у Сережи не русское.
– А на кого он похож?
– На французского летчика.
– Ну, как же летчика? Летчики же разные бывают. И потом сколько ему лет?
– Ну, как тебе об'яснить... Я там и не знаю. Двадцать пять или двадцать два, или двадцать три. А брюки - галифе. Высокий такой, и френч еще. Усики только чуть-чуть... черненькие...
– Я бы хотела его увидеть.
– Ой, Маруся. В общем, нельзя назвать красавцем. Ну, да я и не люблю таких, знаешь, парикмахерских усов. И румяных вот таких щек. И ты не любишь?
– Да, я тоже не люблю.
– Он...
Господи, как я заболталась. Елена Ильинишна говорит:
– Ну, золотце, кончили вы? Принимайтесь за работу.
Противная эта Елена Ильинишна. И сухарей давеча нарочно попросила. Разговаривать теперь мешает.
– Ой, Елена Ильинишна, извините, я так сегодня счастлива. И знаете, еще скоро Френев приедет. Ты знаешь, Маруся, я его прямо люблю...
– Ну, хорошо, Феечка, давайте работать. Елена Ильинишна сердится.
– Верно. Давай, Маруся, давай...
А мама приготовит чай, когда приду домой. Господи, как я счастлива. И завтра утром тоже чай. Ах, мамочка, мамочка милая. Ты не знаешь, как я тут страдала... Хорошо теперь.
17 мая.
Сегодня получила первое жалованье. За полмесяца четыреста рублей.
И совсем не рада, когда Тюрин, наш казначей, подал мне бумажки. Противно было класть в карман. Словно они привязали меня к карману. И теперь, когда лежат, я чувствую, что они шевелятся в нем. Папа, конечно, будет очень доволен. Будет говорить, что это первые, самостоятельно заработанные деньги, надо беречь и прочее... Неприятно все это как!