Голодные игры

Коллинз Сьюзен

Грохот пушечного выстрела вырывает меня из объятий сна. Небо исчерчено полосками предутреннего света, щебечут птицы. Рута сидит на ветке напротив меня и что-то держит в ладонях. Жду, не будет ли еще выстрелов, но все тихо.

— Как думаешь, кто это был? — спрашиваю я, невольно тревожась за Пита.

— Не знаю. Кто угодно, кроме нас. Вечером, может быть, узнаем.

— Напомни мне еще раз оставшихся.

— Парень из Первого. Оба трибута из Второго. Парень из Третьего. Цеп. Я. И ты с Питом, — перечисляет Рута. — Это восемь.

Да, еще мальчик из Десятого — тот, с больной ногой. С ним девять.

Есть еще кто-то, но ни я, ни Рута не можем его вспомнить.

— Интересно, как это случилось, — шепчет Рута.

— Кто знает. Но у нас появился лишний шанс. Публика на время успокоится, и мы должны действовать, пока распорядители снова не решили, что Игры идут чересчур вяло, — отвечаю я. — А что у тебя в руках?

— Завтрак. — Рута раскрывает ладони: в них два больших яйца.

— Ух ты! Это чьи же такие?

— Точно не скажу. В той стороне болото. Наверное, какой-то водяной птицы.

Яйца неплохо бы сварить, но мы не рискуем зажигать огонь. Скорее всего, смерть трибута, о которой прогремела пушка, дело рук профессионалов, а значит, они уже оклемались. Мы выпиваем яйца сырыми. Потом съедаем кроличью ножку и немного ягод. Завтрак все равно удался.

— Ну, ты готова? — спрашиваю я, беря рюкзак.

— Готова к чему? — осведомляется в свою очередь Рута, но по тому, как она сразу оживилась, видно, что любая моя затея будет принята без лишних сомнений.

— Сегодня мы отнимем у профи их еду, — поясняю я просто.

— Правда? Как?

В глазах Руты вспыхивают задорные огоньки. Тут она совершеннейшая противоположность Прим, для которой приключения всегда только в тягость.

— Понятия не имею. Пойдем, будем думать, пока охотимся.

Толком заняться охотой не получается: я слишком увлечена расспросами, стараюсь выяснить о профи все что можно. Рута следила за ними совсем недолго, но она наблюдательная. Лагерь они разбили у озера, а хранилище запасов устроили ярдах в тридцати в сторону. Днем его охраняет мальчик из Третьего дистрикта.

— Мальчик из Третьего дистрикта? — удивляюсь я. — И он с ними?

— Да, он целыми днями торчит в лагере. От ос-убийц ему тоже досталось, когда профи притащили их за собой к озеру. Они держат его за сторожа, поэтому, наверное, и не убили до сих пор. Сам он не очень крепкий.

— Он вооружен?

— Не особенно, насколько я заметила. Копье есть. Двух-трех из трибутов он смог бы одолеть, но Цеп легко бы его убил.

— И еда лежит просто так? Под открытым небом? — спрашиваю я. Рута кивает. — Что-то тут не так. Не нравится мне это.

— Мне тоже. Только не пойму что, — признается Рута. — И, Китнисс, даже если ты подберешься к еде, как ты ее уничтожишь?

— Сожгу. Сброшу в озеро. Оболью жидкостью для горелок. — Я шутливо тычу Руту пальцем в живот, как если бы на ее месте была Прим. — Я съем! — Рута хихикает. — Не бойся, что-нибудь придумаю. Испортить — дело

нехитрое.

Некоторое время мы собираем коренья, рвем ягоды и травы, тихо обсуждаем планы, как нам победить мерзких профи. Рассказываем друг другу о себе. Рута — старший ребенок в семье, у нее шестеро братьев и сестер, которых она никому не дает в обиду. С самыми маленькими она делится своими пайками. Ищет еду на лугах. Это тоже запрещено, а миротворцы там гораздо суровее, чем у нас. И при всем том — на вопрос, что она любит больше всего, Рута, не задумываясь, отвечает: музыку.

— Музыку? — удивляюсь я. Для меня музыка по части полезности занимает место где-то между бантиками для волос и радугой. Да и то — по радуге можно, по крайней мере, погоду узнать. — У тебя есть время на музыку?

— Мы поем дома. И на работе тоже. Поэтому мне нравится твоя брошь.

Рута показывает на золотую сойку-пересмешницу, о которой я уже совсем и думать забыла.

— В вашем дистрикте водятся пересмешницы?

— Полно. С некоторыми я даже подружилась. Мы можем часами петь друг другу песни. А еще они передают вести.

— То есть как?

— Обычно я сижу выше всех на деревьях и первая вижу флаг, когда рабочий день заканчивается. Тогда я пою коротенькую мелодию. Вот так. — Рута открывает рот, и из него раздаются четыре нежные, чистые нотки. — А пересмешницы в саду подхватывают ее, и сразу все знают: на сегодня работа кончилась.

Я отстегиваю брошь и протягиваю Руте:

— Возьми. Для тебя она значит больше, чем для меня.

— Нет-нет. — Рута поспешно сжимает своей ладошкой мои пальцы вокруг броши. — Пусть она будет у тебя. Из-за нее я решилась тебе довериться. А у меня есть вот это. — Она вытаскивает из-под воротника ожерелье, сплетенное из какой-то травы. На нем висит грубая деревянная звездочка или, быть может, цветок. — Это хороший талисман.

— Что ж, до сих пор он помогал, — соглашаюсь я, прикалывая сойку обратно к рубашке. — Не расставайся с ним.

К полудню наш план готов. Перекусив, мы приступаем к его осуществлению. Я помогаю Руте собрать и сложить хворост для двух костров. Третьим она займется, когда я уйду. Встретиться мы договариваемся на том самом месте, где вчера вместе ужинали. Идя вдоль ручья, его легко найти. Перед уходом удостовериваюсь, что у Руты достаточно еды и спичек, и оставляю ей спальный мешок — вдруг не удастся вечером встретиться.

— А как же ты? Сама ведь замерзнешь.

— Не замерзну. Достану себе другой мешок у озера. Здесь красть не запрещено, — говорю я с улыбкой.

В последний момент Рута решает научить меня своему сигналу — тому, что означает конец работы.

— Здесь может и не сработать, но если услышишь, что пересмешницы его поют, знай, что, со мной все в порядке, только я не могу сейчас прийти.

— Тут много пересмешниц? — спрашиваю я.

— А ты разве не видела? Кругом их гнезда, — отвечает Рута.