Голодный золотой божок
Шрифт:
Меч, который он выронил, поднялся и повис в воздухе без посторонней помощи, затем острием нацелился Конану в живот и полетел быстрее стрелы.
Но варвар парировал его на лету столь сильным ударом, что он вошел в пол под углом, погрузившись в дерево более чем на половину клинка. Немедленно колдовской меч стал дрожать — пытался вырваться, но безуспешно.
Плащ освободил ноги Ремины и, взмахнув полами, словно летучая мышь, метнулся, чтобы накрыть голову Конана. Варвар уклонился. Плащ ударился о стену, отскочил, вновь подпрыгнул и был рассечен надвое острым, как бритва, мечом
Обе половины принялись скакать по полу, при этом из них брызгала кровь. Двумя отчаянными пинками варвар отправил их в пламя очага. Там они зашипели, и едкое зловоние распространилось по зале.
— Тебе конец! — вскричал Конан, и его клинок пригвоздил залитого кровью противника к полу. Гранель зашипел, скорчился, и на глазах у своего победителя превратился в скелет, покрытый кое-где ошметками сгнившей плоти.
— Интересные у тебя знакомые, — сострил Конан. — А почему карликовый оруженосец дрыхнет, пока тебя пытаются убить?
Не дожидаясь ответа, он схватил спящего Гизмунда за ноги и рывком поднял над полом. Гизмунд пробудился и мгновенно заверещал.
— Отпусти! Что ты себе позволяешь? Я тебе все кости переломаю! — вопил он, размахивая руками.
— Его околдовали, — сказала Ремина, придя в себя. — Как вовремя ты проснулся!
— Вовремя? — заорал оруженосец. — Он должен был храпеть до завтрашнего вечера!
— Почему? — осведомился Конан. Гизмунд сразу замолчал.
— Где герцог? — продолжал спрашивать варвар, сердясь не на шутку. — Если ты не скажешь, я буду бить тебя головой об пол, и ты станешь от этого еще короче. Ну?
— Не надо! — вмешалась Ремина. — Тебя усыпили, чтобы спасти. Пристав из города был здесь. Он сказал, что твоя подруга схвачена, и сегодня, после вечерней стражи, ее четвертуют. Герцог из благодарности к тебе решил спасти ее, а тебя опоили зельем, чтоб ты не появлялся в Галпаране.
— Со стороны герцога это очень любезно, — молвил варвар, поставив Гизмунда на голову. — Но он не учел одного обстоятельства. Если меня куда-либо не пускают, я делаю все, чтобы туда попасть.
Оруженосец, кувыркнувшись, ловко встал на ноги.
— Что тут произошло? — спросил он, оглядев залу.
Меч Гранеля, торчащий в полу, дернулся еще пару раз и вдруг мгновенно растекся лужицей грязной воды.
Конан освободил свой клинок, без всякого почтения пнул оскаленный череп упыря-братоубийцы, поднял с пола свой плащ и набросил на плечи.
— Я знаю не больше твоего, — ответил он. — Пусть Ремина расскажет тебе. А мне пора.
— До вечерней стражи не так уж много времени, — заметила Ремина. — Ты не успеешь.
— Ха! — сказал варвар и вышел.
Скоро женщина и оруженосец услышали ржание его лошади и удаляющийся стук копыт.
— Может быть, он и успеет, — хмыкнул Гизмунд. — Прости, что я настаиваю, но все-таки что случилось, когда я уснул? Герцог снимет с меня голову, если узнает, что ты была в опасности, пока я спал.
— Герцог не узнает, — ответила Ремина. — Только нужно прибраться здесь немного…
После обеда время тянулось медленно. Герцог Мироваль пошел прогуляться, но улицы, запруженные людьми, раздражали его. Мастеровщина толпилась, купцы
Горожане представлялись герцогу единым живым существом, бесформенным, безмозглым, но удивительно кипучим по натуре своей. Люди, живущие в городах, обладают потребностью чувствовать локоть соседа — поэтому они охотно образуют толпы, очереди и вечную, бессмысленную давку.
На площади Примирения артель городских дворников готовила дощатый помост для казни. Они скоблили потемневшее дерево, мыли его до блеска и украшали черными креповыми гирляндами. От их деловитости Мироваля затошнило, и он направился обратно в гостиницу.
Скоро туда же явился Гаттерн.
— Как настроение твоей светлости? — осведомился он.
— До чего противный ваш городишко, — скривился герцог. — Если бы весенняя, разжиженная земля вдруг поглотила бы его без остатка вместе со всеми торгашами, палачами и отвратительными нищими, сама природа вздохнула бы с облегчением.
Пристав обиделся.
— Это, знаешь ли, кому что нравится. Я бы не смог жить в какой-нибудь дыре, откуда нужно две зимы ехать за новыми башмаками и где самому приходится делать колбасу, сыр и вино. Галпаран — обычный город. Не лучше, но и не хуже многих других.
— Не обращай внимания, — сухо извинился Мироваль. — Мне не по себе. Города подавляют меня. Сегодня, слава богам, я покину Галпаран, и долго еще буду объезжать городские стены стороной.
Со двора гостиницы послышался громкий шум. Голос хозяина, дребезжащий, но настойчивый, тонул в женском сердитом крике.
Мироваль насторожился.
— Знакомые интонации, — произнес он. Пристав пошел посмотреть, в чем дело. Четверо крепких носильщиков с городскими знаками на груди стояли подле огромного, роскошно сработанного паланкина, украшенного графской короной и гербом. Полог со стороны, обращенной к трактирщику, был распахнут. В паланкине, обложенная парчовыми подушками, восседала дама лет тридцати. Лицо ее слишком было ухожено, чтобы оставаться красивым. А визгливый голос, от которого чесалось все внутри, никак не вязался с короной и гербом — он больше подошел бы испитой торговке селедками на задах большого рынка.
— Это невыносимо! — кричала женщина. — Я ничего не желаю слушать. Ты знаешь, к кому я приехала, голодранец? Я приехала навестить брата! Ему стоит щелкнуть пальцами, как твой хлев и ты вместе с ним исчезнете.
— Отчего бы тебе, уважаемая, сразу не поехать к брату? — гнул свое хозяин. — Постоялый двор занят.
— Осел! Я должна привести себя в порядок или нет?
— Не могу это знать, не моего ума дело.
— Животное!
Мироваль выглянул из-за плеча пристава и присвистнул.
— Боги на нашей стороне, — шепнул он. — Знаете, кто это? Графиня Этер, урожденная Дорсети. Соучастница злодеяний, лавочница, купившая титул, жена моего бедного брата. У меня есть одно желание, и я его исполню…