Голос булата
Шрифт:
Крепчающий ветер раздувал в костре угли, присыпанный серой золой, трепыхал пламенем, выдувал из него суетливые искры. Двое печенегов чутко дремали, не выпуская из рук оружия, трое зорко всматривались в безмерную черноту ночи.
– А помнишь, – продолжал свой рассказ один из дозорных, – на Черном Камне дракон жил? Совсем не такой как в Суне, горбатый, о трех головах. Русские его Змеем звали.
– Ну так что? Его Килим с отрядом убил, а то повадился, тварь, скот тягать.
– Убить-то убил, а сколько всадников назад вернулось? Меньше четверти!
– Ну да… – произнес молчавший до этого печенег. – Килим от нечисти и погиб. Ладно бы Див его одолел, не позорно бы было, а то выполз ночью из соленого болота мертвец полусгнивший, Ралиса сразу задрал, начал кровь пить, а Килим вскочил на лошадь и в степь! Следом три всадника поскакали, да только помочь не успели. Тот мертвяк гнал его больше пяти верст, а когда лошадь уставать стала, прыгнул ей на шею и свалил. Килим ногу зашиб, но еще бежал, когда эта болотная мерзость на него сзади напрыгнула. Когда всадники подоспели, мертвяк уже живот выедал. Зарубили его саблями, да только Килима уже не спасти.
– Злая нечисть у русских, не предсказуемая. – подхватил первый. – Как они сами. В степи тоже нечисти хватает, но она другая, она законы свои соблюдает. Вот джизтамун ни чем не лучше упыря, а нападает только на спящих. Не спи, не нападет. На Руси все этим нечистым духом пропитано! Вот прошлым вечером напали на нас русичи, а как мы начали их гнать, так они словно сквозь землю провалились. Нечисто тут… Заколдованная долина. Стрелки говорят, что от нападавших стрелы отскакивали, как от камня, даже искры летели. Может это скалы ожившие? Как же их гнать, если они чуть ли не на глазах в камень превращаются? Один из них в озеро прыгнул, так чуть вода из берегов не вышла…
Дозорные зябко поежились, стали внимательнее всматриваться во тьму. Что-то привлекло их внимание, какая-то неясная тень смутно мелькавшая на фоне леса.
– Олень, что ли? – настороженно спросил один, самый молодой.
– Ну уж не человек, какой дурак прямо на дозорный костер попрет?
– А олень попрет что ли? – подтягивая к себе лук проворчал третий.
– Что-то мертвечиной пахнуло… – испугано произнес юнец и вытащил из ножен саблю. – Может тревогу поднять?
– Засмеют… – зло шикнул на него самый старший. – Может то дерево ветром качает. Вон, смотрите, ничего нет уже!
Юнец вытянул из огня пылающую ветвь, поднял ее высоко над головой и осторожно отступил от костра.
– Точно нет. – отойдя шагов на десять сказал он. – Померещилось.
Он снова уселся у костра, бросил ветку в огнь и засунул саблю в ножны. Но разговор уже не клеился, уши сами прислушивались к каждому шороху, а глаза выискивали в темноте подозрительные тени.
И тут… Внезапно, у самого костра чуть ли не из земли выскочил с глухим ревом огроменный упырь. От его жуткого вида печенеги замерли как пригвозженные, кровь застыла в жилах, слова замерли, не сорвавшись с губ. С полуразложившегося лица чудовища капала
Упырь прыгнул на ближайшего печенега, выпучившего в безмерном ужасе глаза и открывшего рот, схватил его за шею и прямо руками выдрал из под его кожи кровавый хрящ кадыка. Второй едва успел приподняться, как ощутил и на своей шее смертельную хватку. У третьего дозорного реакция была получше, он успел выхватить саблю и наотмашь рубанул по упыриным рукам, да только мертвяк успел руки отдернуть и сабля снесла второму басурману голову. Кровь шибанула вверх саженевым фонтаном, упырь неожиданно выхватил из-за спины меч и словно свиную тушу разрубил пополам опешившего ратника.
Проснувшиеся дозорные увидели фонтан крови, омывающий звезды, жуткого упыря с огромным мечом и развалившиеся по траве кишки. Меч опустился на них раньше, чем сонный мозг успел сформировать на устах подобие крика.
Микулка присел, чтобы его силуэт был виден на фоне костра, с омерзением сорвал с лица тошнотворный кусок конины и надел на голову оброненную дозорным печенежскую шапку.
– Кал кала? – крикнули от ближайшего костра.
Микулка замер, не поняв вопроса и не зная что отвечать.
– Кричи: "Мен джаксы!" – посоветовал Голос.
Паренек последовал совету и дозорные успокоились.
– Все… – тихо сказал он. – Первую трудность одолели. Вот нам и лук, и стрел вдосталь, и огонь.
– Так не тяни, очень уж кровушки человеческой хочется! – мечтательно произнес Голос.
– Ты что? – насторожился Микулка. – Кровью, что ли питаешься? Мало тебе кишок?
– Да нет… Это я так шучу. Мне пища не требуется.
– Ох, чует мое сердце, что с такими шутками, найдут тебя через тысячу лет в каком-нить озере…
– Типун тебе на язык, отрок! Давай коней готовить.
Больше всего Микулка боялся спугнуть табун раньше времени, а потому залег в траве и стал тщательно выбирать взглядом коня поспокойнее, которого подманить можно. Да только все они казались одинаково чуждыми, низкорослыми, даже двигались как-то не так.
– Ну что затих? – спросил Голос. – Говорил в конях ведаешь, а все лежишь, ничего не делаешь. Печенеги скоро пойдут дозор менять, шум подымется, что делать будешь?
– Погоди… – отмахнулся Микулка. – Не мешай.
Вдруг паренек подметил более рослого, чем другие, коня. Что-то знакомое просматривалось в изгибе шеи, в манере переставлять ноги… Знакомое до боли, но почти забытое…
– Слава Перуну-Воителю! – радостно прошептал паренек.
Он набрал в грудь воздуха и осторожно позвал: "Ветерок! Иди-ка сюда конячка моя…"
Конь навострил уши и пошел на голос, кося черным как сама ночь глазом, мохноногие печенежские лошади почтительно расступались, признавая явное преимущество силы и веса. Ветерок подошел к Микулке, понюхал протянутую ему ладонь и покорно склонил голову, узнав своего доброго хозяина.