Голос крови
Шрифт:
Но еще остается Бусыгин… а перевязать его совершенно нечем. Под курткой у него толстая фланелевая рубаха, это Ася помнит, но она понимает, что потратит слишком много времени на одевание-раздевание. И как рубаху порвать? Она и так старается двигаться как можно тише, замирает от каждого постороннего шороха… А что, если снайпер с ласковым именем Павлик придет добивать раненых? Контрольные выстрелы, судя по фильмам, непременная атрибутика всех криминальных разборок, а Ася, судя по всему, угодила в центр одной из крутейших.
Мысль о том, что у нее руки по локоть в крови – в самом буквальном смысле по локоть! – двух, судя по всему, бандюганов, ее сейчас нимало не тревожит. Все это вторично. Есть просто люди, которые пострадали из-за нее. Бусыга… то есть, извините, Бусыгин угодил под пули, потому что пошел с ней, а Груша, дай ему бог здоровья, пытался их спасти.
Ну что, что делать с Бусыгой?! В конце концов Ася просто перетягивает бретельками его руку и ногу выше ран. Жгут наложен, кровотечение должно замедлиться. Больше она сделать ничего не может. Какое-то мгновение она смотрит на темные от крови брюки и рубашку Бусыгина и вспоминает, что именно из-за его крови все это, весь этот кошмар приключился. Из-за его больной крови… Сейчас все эти лейкоциты, моноциты, эритроциты и все прочие циты вытекают из него с каждым толчком сердца. Добро бы хоть болезнь уносили, а то ведь уносят остатки жизни!
Какой-то смысл в этом есть или и тут царит полная бессмыслица, как практически всегда в жизни?!
Так. Сейчас не до философии. Надо идти за помощью. Если Ася не может позвонить, значит, надо идти.
Куда?! Господи боже, куда?! Ящики надежно отгораживают ее от Рождественской, но на Крутой съезд выбраться она может. А потом? Ее сразу прикончит снайпер. Вряд ли он ушел, сидит, конечно, в своей засаде… Ася даже не представляет, где он находится, откуда прилетит пуля. А практически в ста метрах – отделение полиции, куда собирался пойти Бусыгин. Пять минут, нет, три минуты бегом! Но расстояние это нужно измерять не в метрах, не в шагах, не в минутах, оно измеряется одним коротким словом: «недостижимо».
Ася оглядывает красную обшарпанную кирпичную стену, почти вплотную к которой лежат ящики – ее укрытие. Никакого подвального окошка, лаза, ничего, через что можно было бы выбраться отсюда!
А впрочем, на что ей подвальное окошечко? Ну, залезет она в подвал, а дальше что?!
Вообще-то можно было бы попробовать проползти наверх по съезду, найти какую-нибудь подворотню, пробраться во двор, а через него уже выйти на Рождественку подальше отсюда, через квартал, где ее никакая пуля не возьмет. И – скорей в полицию.
Вариант неплохой. Но не факт, что она найдет проходной двор. Практически все дворы при старых домах издавна перегорожены мощными брандмауэрами – на случай пожаров. В какой-то книжке Ася еще в детстве читала, что во времена оны благодаря этим брандмауэрам нижегородская полиция частенько лавливала нижегородских же бомбистов, нигилистов и прочих революционеров – город Нижний славится своим разрушительным, антигосударственным прошлым…
Застрянет она в каком-нибудь дворе на каком-нибудь брандмауэре, потеряет время и безнадежно опоздает спасти своих раненых.
Но пока она так сидит, высчитывая самые безопасные для себя варианты, время тоже уходит! Убегает!
Асе страшно до того, что у нее похолодели руки и начинает звенеть в ушах. Причем звенит как-то странно знакомо. Не сразу до нее доходит, что она слышит сигнал мобильного телефона, который доносится… со стороны убитого. Это его мобильник звонит! Его! Нет, это не звонок – это музыка, нет, хотя какая там музыка – трям-трям-пара-ра-рам какое-то длинное, а потом вдруг вступает неряшливый такой голосишко… он не столько поет, сколько приговаривает, глотая звуки:
– От светофора АДо светофора Б,С пальцами из окна,С визгом на вираже,Все тут на «бумерах»Ездят наперегонки,А я купил себе,Купил себе «Ауди»!Все пи…ц, все пи…ц,Я теперь властелин колец,Я теперь властелин колец,Все – пи…ц!Ася слушает этот маразм, не веря ушам. Так вот какой властелин колец – это хозяин «Ауди» с кольцами, а Ася-то думала – Толкиен с его хоббитами!
А голос орет все громче и громче, с плебейской откровенностью сообщая, что машину купил он в кредит, но за три года уж как-нибудь расплатится, а потом начинается вовсе уж разухабистая «дербень-Калуга»: видимо, удачник этот пустился от своего мещанского счастья в пляс… Наконец его помойное песнопение умолкает, но тотчас возобновляется: кто-то пытается дозвониться до убитого, и Ася, кажется, знает, кто…
Догадка ее осеняет – смелая, вернее, дерзкая и, очень может быть, не имеющая отношения к реальности, но она снова вспоминает темные тени на щеках убитого и темный ежик его волос. А ведь она угадала, кажется…
Нет, сейчас не время упиваться своей догадливостью. Вот он – телефон! Только руку протяни!
Однако до него сначала надо еще сделать несколько шагов. Впрочем, Ася и одного не сделает – сразу будет подстрелена. И даже если попытается подползти к убитому, тоже превратится в мишень, потому что ее черная куртка отлично видна на фоне белых ящиков. Именно потому Павлик так запросто во всех в темноте попадал, тут вообще и снайпером быть не нужно! А вот если Ася, вжавшись в землю, проползет по Крутому съезду чуть выше и там так же осторожно переберется через дорогу и станет незримой на фоне сгоревших развалил, такая же черная, как они, и дотянется до убитого, и найдет у него телефон, и вернется в развалины и позвонит оттуда…
Нет, нет, нет!
Последний отголосок страха…
Потом страх уходит – остается только удивление:
«Это я? Это со мной происходит? Это я напялила шапочку-чеченку, чтобы лицо не белело в темноте? Это я ползу, вжимаясь в землю, ощущая животом каждый камушек Крутого – и в самом деле очень крутого! – съезда? Это я каждую минуту могу словить пулю? Это я лежу в расквашенной луже, вдыхая омерзительный запах мокрой гари? Это я… это я подползаю к мертвому человеку и пытаюсь понять, где у него может лежать мобильник?»
В эту самую минуту в ночной тиши снова раздается сигнал. На сей раз это обычное инструментальное дребезжанье, какое часто услышишь. Очевидно, для разных абонентов разные сигналы вызова. Для кого-то – «властелин колец», для кого-то – просто звонок мобильного телефона. Но он тоже остается безответным…
Однако, пока звучат сигналы, Ася видит, как слабо мерцает бедро убитого. Здесь карман, в котором лежит телефон. Можно сейчас подползти и вытащить его, но Ася лежит, замерев.
Если Павлик еще караулит добычу, а скорее всего, так оно и есть, он сейчас смотрит на убитого. Не может не смотреть! Вдруг его жертва только притворяется, вдруг этот человек жив и сейчас шевельнется? И тогда Павлик его прикончит.