Голос Немого
Шрифт:
— Да уж. А мы считали их отношение к Железу и Искре глупостью. Выходит, не глупость это, а предусмотрительность? — хмыкнула я.
Дело в том, что суровые жители островов вообще не слишком жаловали данов и фиров. Нет, они не называли их злом и не уничтожали, но считали все это баловством, полагая, что настоящий человек способен добиться всего, что ему нужно, своим естеством, силой и мужеством. Разве что целителей они благоразумно почитают добром во всех смыслах.
— Выходит, так, — легко согласился Виго.
— Дайте угадаю: мать Нарамарана принадлежала как раз к такому
— Именно, — подтвердил Гнутое Колесо. — И, как я предполагал, добровольно она на роль наложницы не соглашалась, шах взял ее силой, а между тем по островным меркам она была без малого принцессой, дочерью правителя одного из крупнейших островов. Для нее ее положение было более чем унизительным, но своими силами она, очевидно, ничего не могла изменить, а спасать ее никто не рвался. Островитяне, конечно, гордый народ, но не дураки и ради одной девицы с Претой связываться не стали, преспокойно получили за нее хорошую виру и забыли о существовании такой особы. Она, полагаю, прекрасно знала, что надеяться не на что, и решила мстить. Я просто не вижу другой причины, по которой эта женщина все же родила ребенка от насильника и даже воспитала его: очевидно, он должен был стать ее орудием мести.
— Если все так, то это весьма печально, — вздохнула я и пояснила в ответ на вопросительные взгляды мужчин: — Один высокопоставленный мерзавец привык получать все, что хочет, и не пожелал принять отказ, а из-за этого в итоге едва не рухнул мир, потому что женщина оказалась гордой и не согласилась смириться со своей участью. Волей-неволей задумаешься о последствиях, казалось бы, незначительного выбора, который мы совершаем ежедневно. Привычка повелевать натолкнулась на гордость — и вот такой чудовищный результат… А от чего, кстати, умер прежний шах?
— Большой вопрос, — хмыкнул Виго. — Претцы тогда заверяли, что причиной его смерти стала болезнь. Какая, впрочем, не уточнялось, это очень тщательно скрыли. Но я бы поставил на чернокровие. Если бы было что-то иное, вряд ли они стали бы так секретничать: они считают чернокровие божественной карой. И если боги покарали шаха, значит, недовольны не только им, но и всем народом. Это отчасти объясняет, почему они отказались в итоге от помощи Альмире в разборках с нами: Матиритам вступил в сговор с Фергром — и умер.
— То есть, вероятно, убила его эта островитянка? И, значит, они действительно умеют насылать чернокровие на конкретного человека? А почему она тогда столько ждала?
— Не исключено. Я бы предположил, что она просто училась. Она же знала только теорию, как именно применять Хаос, но вряд ли овладевала этим навыком дома.
— Так долго?
— А это, судя по всему, дело небыстрое, гораздо сложнее и дольше, чем обучение данов и фиров. Предваряя ваш следующий вопрос — нет, островитяне этой информацией не поделились. Но зато удалось установить, что наш приятель, Нарамаран, провел там лет пятнадцать и покинул их меньше года назад, причем еще часть наследия предков украл. Собственно, почему со мной и начали вообще разговаривать: очень просили по возможности вернуть ценности. И если преступник будет нам не нужен, отдать заодно и его. Он же не просто увел, он еще и учился без дозволения, и вообще они его вспоминали очень нехорошими словами.
— Виго, а этот островитянин тебе не объяснил, почему они такие особенные-то? — полюбопытствовал Авус.
— Да что они там помнят, — отмахнулся он. — Это же менталитет, он у них давно сложился. Они утверждают, что были созданы первыми, но получились слишком своенравными, не хотели почитать богов, и тогда пришлось создавать новых людей, уже более покладистых.
— Занятно, — хмыкнул Красный Кот.
— Авус, а ответьте мне вот на какой вопрос. Как Даор все же разделил между вами обязанности? Теперь он, к нашей общей радости, передумал умирать, но не собрался же он тихо уйти на покой и растить розы?
— Ржа меня побери! Сиятельная, вы поосторожнее с предположениями! — попросил Виго, поперхнувшись воздухом. — Даор — и на покой?
— Нет, разумеется, — улыбнулся Авус. — Он быстро заскучает с розами. Алый Хлыст просто разделил с нами некоторую часть своих обязанностей, освободив какое-то время на собственные развлечения. Мне кажется, он, одной ногой ступив на Железные облака, понял, что жить только службой не дело. В принципе, нас это тоже устраивает: и интересно, и прежние дела полностью бросать не обязательно.
— Ну, он это более чем заслужил, — кивнула я.
Рина Ярость Богов
— Это не то, что я подумала, да? — голос прозвучал ровно, почти спокойно. Я стояла на пороге спальни и разглядывала картину, достойную пера какого-нибудь барда или даже сцены любого из столичных театров, ни один из которых я так и не сумела до сих пор посетить.
Кива удивленно охнула, поспешно прикрываясь одеялом, а Ив резко сел, завозился, пытаясь подняться, но нелепо запутался ногами в покрывале. Выругался, рванул ткань, которая в его руках рассыпалась пылью, соскочил с постели и торопливо набросил на себя тунику.
За всем этим я наблюдала с прежней отстраненностью, краем сознания равнодушно отмечая, что из них получилась очень красивая пара. Все-таки бывшая дочь кесаря была исключительно, потрясающе хороша. Как и мой муж…
— Рина, я… — заговорил он, шагнув в мою сторону.
— Не подходи ко мне! — воскликнула я. — И не надо мне ничего объяснять, я прекрасно все вижу! Или скажешь, что тебя обманули и зачаровали? Что-то не очень вы оба похожи на жертвы чужого злого умысла! — под конец монолога голос начал истерично звенеть и срываться. Звучало жалко и глупо, но я ничего не могла с собой поделать.
— Рина!
— Молчи и не заставляй меня проверять, способны ли даны на убийство! — прошипела я. Привлеченная робким шорохом за спиной, я резко обернулась на месте и обнаружила смущенно переминающегося на пороге слугу с подносом. — Отлично. Поставьте это здесь, им надо будет подкрепить силы. А пока — соберите, пожалуйста, мои вещи, я не желаю переступать порог этой спальни, — добавила я вновь дрогнувшим голосом, ощущая горечь и сухость во рту, ком в горле и влагу в глазах. Отступила, освобождая дорогу.