Голоса лета
Шрифт:
— Кажется, из Хаддерсфилда. [30] Я мало что о ней знаю. Можно сказать, вообще ничего. За исключением того, что она профессиональный музыкант. По-моему, когда-то играла в оркестре. Ты услышишь, как она занимается на флейте. Великолепно играет.
— Сколько ей лет?
— Не знаю. Лет двадцать пять.
— А на что она живет?
— Очевидно, на пособие.
— И что же с ней будет? — не унималась Лора.
Эта другая жизнь, совершенно ей не знакомая, вызывала у нее глубокий интерес. Она даже подумать не могла, что так можно жить.
30
Хаддерсфилд (Huddersfield) —
— Тоже не знаю. Здесь не принято задавать подобные вопросы. Но за Друзиллу ты не бойся. Они с Джошуа нигде не пропадут.
Пока они беседовали, рельеф изменился, дорога поползла вверх. Теперь она пролегала по открытой местности, по осушенным болотам, где не было высокой растительности. Вдали виднелись покатые холмы, которые тут и там венчали машинные здания заброшенных оловянных рудников, торчавшие на фоне неба словно зубья.
Они доехали до указателя на Лэндрок, а мгновением позже въехали в само селение, не такое живописное, как те, что встречались им на пути, — просто несколько рядов стандартных унылых каменных домиков, возведенных вокруг перекрестка. На его четырех углах стояли паб, газетный киоск, почта и длинное неопрятное здание, возможно, когда-то служившее амбаром. Маленькие грязные окна были заставлены привлекательными старинными вещицами, на двери — вывеска: «У. М. Коулсхилл. Подержанная мебель. Старинные украшения. Антиквариат».
Ивэн затормозил у обочины. Они вышли из машины. Здесь, на холме, было прохладнее, свежее. Вокруг, казалось, ни души. Они вошли в магазин, спустились на ступеньку. В помещении было градусов на десять холоднее, пахло сыростью, гнилью, затхлостью старой мебели и восковой политурой. Потребовалось какое-то время, чтобы глаза после яркого дневного света привыкли к мглистому полумраку. Они остановились у входа, из глубины магазина донесся шорох. Из темноты выступила фигура старика в обвислом кардигане, осторожно пробиравшегося между горами наваленной мебели. Он снял очки, чтобы лучше видеть вошедших.
— А… Ивэн!
— Привет, мистер Коулсхилл.
Ивэн представил Лору. Они поговорили о погоде. Мистер Коулсхилл осведомился о здоровье Евы. Потом вместе с Ивэном они удалились в какой-то темный закуток, где, по-видимому, находилась мебель из сосны, которую приобрел старик. Предоставленная сама себе, в приподнятом настроении, Лора бродила по магазину, втискиваясь в недоступные углы, спотыкаясь о ведерки для угля, стульчики для доярок, сломанные подставки для зонтов, груды фарфора.
Но она бродила не бесцельно — искала подарок для Евы. Перед отъездом из Лондона у нее не было времени купить подарок для хозяйки Тременхира, и ей было неловко от того, что она приехала с пустыми руками. Наконец, наткнувшись на пару фарфоровых статуэток, фигурки пастуха и пастушки, она сразу поняла: то, что нужно. Она внимательно осмотрела фигурки — нет ли трещин, сколов и склеенных мест; статуэтки оказались в идеальном состоянии, только немного грязные. Лора сдула с них пыль, вытерла пастуха о юбку своего платья. Лицо у него было белое, с румянцем; шляпа — синяя, с полями, украшенными по кругу крошечными цветочками. Такие статуэтки она хотела бы
— Простите, загулялась. Не думала, что вы меня уже ждете. Вот, нашла… Сколько это стоит?
Мистер Коулсхилл назвал цену, Лора вздрогнула.
— Это подлинный дрезденский фарфор, — заверил ее старик. Он перевернул фигурки.
Лора обратила внимание на его длинные грязные ногти.
— Настоящий дрезденский фарфор в идеальном состоянии, — он показал Лоре клеймо на основании статуэток.
— Беру.
Пока она выписывала чек, мистер Коулсхилл отошел ненадолго и вернулся с ее покупкой, завернутой в грязную газету. Она отдала ему чек и забрала у него свой драгоценный пухлый сверток. Он направился к выходу, открыл для них дверь, проводил из магазина. Они попрощались и сели в машину. После зябкой прохлады магазина приятно было вновь выйти на жару.
— Пожалуй, ты переплатила, — сказал Ивэн.
— Неважно.
— Очаровательные вещицы.
— Это для твоей мамы. Думаешь, ей понравится?
— Для Евы? Ты просто чудо!
— Правда, прежде чем дарить статуэтки, нужно будет их отмыть. Их, наверно, сто лет не мыли. Да и по дороге домой надо бы остановиться где-нибудь, купить подарочную бумагу. Не дарить же их в грязной газете.
Лора посмотрела на Ивэна. Он улыбался.
— Ты, наверно, очень любишь делать подарки.
— Да. Мне это всегда нравилось. Только, — добавила она в порыве откровенности, — до вступления в брак с Алеком я не могла себе позволить дарить то, что хотела бы купить. А теперь могу. — Она надеялась, что Ивэн не расценил ее слова как признание в том, что она вышла замуж по расчету. — Это замечательное чувство, — сказала она в свое оправдание.
— В городе есть магазин подарков. Там и купим бумагу, но сначала искупаемся.
Опасаясь нечаянно разбить статуэтки, Лора положила сверток в ногах, там он никуда не упадет.
— А ты? — спросила она. — Доволен своим приобретением?
— Да. Вполне. Хотя, как и ты, я наверняка переплатил. Ну и что? Ему тоже нужно как-то жить. — Ладно, — Ивэн завел машину, — забыли про покупки и едем в Гвенвоу, на море.
Сильвия лежала в шезлонге, в том самом, где минувшим днем отдыхала Лора. Джеральд, поработав немного мотыгой, уехал в город по каким-то своим мужским делам, и Ева, ухватившись за возможность успокоить свою потревоженную совесть, позвонила Сильвии и пригласила ее на чай. Сильвия приняла приглашение с подозрительной готовностью и явилась тотчас же, пешком преодолев короткое расстояние от своего домика до Тременхира.
Было уже половина шестого, чаю они попили. На низеньком столике между ними стояли пустой заварочный чайник, чашки и блюдца из тонкого рокингемского фарфора, недоеденное печенье. Люси, решившая, что в отсутствии Лоры она вполне может побыть и с Евой, лежала, свернувшись клубочком, под ее шезлонгом. Ева шила чехол.
Она глянула на часы.
— Пора бы им уже быть дома. Надеюсь, Ивэн не очень утомил Лору. В Гвенвоу он обычно поднимается на скалу и оттуда ныряет, а Лоре тяжело идти в гору. Надо было его предупредить.