Голоса летнего дня
Шрифт:
Одевался Стэффорд в лучших традициях своего класса, пил, как джентльмен. И был, как выразилась однажды Ли, безумно щедр и гостеприимен. Женившись на Ли, он, не поднимая шума, расстался с теннисным клубом, а затем — и с клубом по гольфу. А все потому, что Ли была еврейкой. И это несмотря на то что ни один из членов этих клубов не попрекнул его и словом, и никто никогда вообще не затрагивал этот вопрос. А также несмотря на бурные и длительные возражения Ли, очевидно, не оценившей должным образом щепетильности своего мужа. Федров считал Стэффорда одним из лучших своих друзей; они встречались не реже двух-трех раз в неделю — и в городе, и здесь, на курорте. Федров даже
— Заедете сегодня? — спросила Ли.
— Это надо понимать как приглашение?
— Да.
— Спрошу Пегги, — сказал Федров. — Она мой секретарь по связям с общественностью. Весело будет?
— Нет, — ответила Ли. И, прищурясь, посмотрела на поле, где ее сын, точно пьяный, бестолково заметался в попытке взять высокий мяч. — Мой вам совет: не приходите. О Господи, до чего же скверно играет мой мальчик! — заметила она, увидев, что сын выронил мяч, потом подобрал и бросил совсем не на ту базу, на какую следовало. — Бедняжка…
— С чего это ты взяла? — спросил Федров. — Я имею в виду вечеринку.
— Последнее время Джон носится с какой-то новой потрясающей идеей. И сегодня вечером собирается ее обнародовать. Хочет основать кредитную ассоциацию местных домовладельцев. Считает, что поможет тем самым неграм купить здесь дома.
— Не такая уж плохая идея, — заметил Федров.
— А ты в точности такой же глупец, как и он! — воскликнула Ли. — Лично я тоже собираюсь основать комитет, вместе с твоей Пегги. И называться он будет примерно так: «Ассоциация еврейских и христианских женщин южного побережья в борьбе за возвращение к средневековым моделям поведения». — Девичья фамилия Ли была Левинсон. Но когда женщина так ослепительно хороша собой, у нее обычно не хватает воображения представить, что люди могут обидеть или причинить вред только потому, что ее фамилия Левинсон.
— Ты просто невыносима! — сказал Федров.
— Ты и правда так считаешь? — Она обернулась и взглянула на него. Во взгляде и в самом повороте головы сквозил еле уловимый намек на флирт. Они уже давно перестали быть любовниками, но до сих пор эта женщина иногда, как бы в шутку, проверяла его «на прочность».
— Исключено, леди, — сказал Федров.
— Что исключено? — невинно округлив глаза, спросила она.
— Сама знаешь.
— Ты все еще плохой мальчик, да? — спросила она.
— Нет, — отрезал Федров. — А если бы даже и был им, все равно бы тебе не сказал.
— Тогда кто же? Старик, что ли?..
— Нет. Просто пришла зрелость.
Они наблюдали за сыновьями, игравшими бок о бок на поле, мальчики были практически ровесниками. Даже с расстояния было заметно, что Майкл презирает Джонни Стэффорда. При каждой подаче, которую теоретически мог взять Джонни, причем для этого ему следовало сделать всего лишь шаг, Майкл вылетал вперед и перехватывал у него мяч. Когда Джонни окликал Майкла, тот даже не поворачивал головы. А когда Джонни неловко выронил мяч из рук, Майкл выразительно возвел глаза к небу —
Федров удрученно покачал головой. Поведение Майкла ничуть не влияло на его взаимоотношения с Джоном Стэффордом, однако служило постоянным раздражающим фактором. Федров считал Джонни очень славным мальчиком — с прекрасными, как у отца, манерами. Джонни унаследовал от матери следы ее неземной красоты, но был несколько женственным. Своими бестолковыми метаниями по правой половине поля Джонни на все годы юности, а возможно, и на всю оставшуюся жизнь отметал саму возможность дружбы с Майклом. Даже рассчитывать на снисхождение с его стороны, пожалуй, не мог. «Нет, надо обязательно потолковать еще раз с этим маленьким ублюдком», — подумал Федров, заранее понимая всю бесполезность предстоящего разговора.
— Забавно, не правда ли? — спросила Ли. У нее был голос, как нельзя более соответствующий внешности, — низкий, музыкальный, многообещающий, с еле слышным оттенком иронии.
— Что забавно?
— Да вот сидим тут с тобой, — ответила Ли, — а наши ребятишки гоняют мяч. Ходят слухи, они уродились от разных отцов.
— Ли, — усмехнулся Федров, стараясь говорить как можно более сурово, — прекрати сейчас же! Ты просто невозможна!
Ли хихикнула.
— Одно из немногих оставшихся в жизни удовольствий. Хочу чуточку завести тебя, — сказала она. — Ведь у меня всякий раз получается, верно?
— Нет, — солгал Федров.
— Лжец! — усмехнулась Ли.
Познакомились они еще в 1935-м, вскоре после того как Ли вышла замуж за приятеля Федрова по фамилии Росс. Ли было всего шестнадцать, когда она выходила замуж. И никто не удивлялся, что эта девушка выскочила замуж так рано. Как сказала ее мать на свадьбе: «Слава Богу, что дотянули до шестнадцати. Я боялась, она выйдет замуж еще в двенадцать лет».
В течение года или около того Бенджамин периодически встречался с этой парой, затем Россы переехали в Детройт. И они с Ли не виделись до 1945 года. Они случайно встретились в Париже, где Ли работала в Красном Кресте. А Федрову как раз дали недельный отпуск, и он пошел в мужской клуб при Красном Кресте, находившийся на бульваре Капуцинов. И там вдруг выяснилось, что кофе и пончики подает посетителям не кто иная, как Ли Росс.
К этому времени он уже был женат на Пегги. Но первой его мыслью, когда он увидел Ли, было: «Черт, жаль, что я не оказался с ней в одном городе, когда она получала свидетельство о разводе».
1942 год
Отец Пегги был полковником медицинской службы и работал в Джорджии, куда Бенджамина отправили в военный лагерь обучаться на пехотинца.
Пегги в тот год исполнилось двадцать. Это была белокурая, не очень высокая девушка с такими темно-синими глазами, что при определенном освещении они казались фиалковыми. Она коротко, под мальчика, стригла свои густые жесткие волосы. Фигурка гибкая, но с намеком на будущую полноту, ноги плотные, приятно округлые, по-спортивному крепкие. И Бенджамин, несколько избалованный той легкостью, с какой переключался с одной интрижки на другую, причем с самыми хорошенькими женщинами Нью-Йорка, находясь в здравом уме и твердой памяти, вдруг с удивлением обнаружил, что более очаровательных и сексуальных ножек, чем у Пегги, он никогда не видел. В свои двадцать лет Пегги была очень привлекательной девушкой, а в тридцать обещала стать настоящей красавицей.