Голоса любви на путях войны
Шрифт:
Ты права, родная, я скучаю здесь один без тебя. Хорошо еще, что Рома приезжал.
Горячо целую тебя, моя радость, моя голубка!
Всегда той Дима».
Москва. Воскресенье, 12 апреля 42 г.
Моя ненаглядная голубка Руша!
Последнее письмо, которое я от тебя получил, было от 17 марта, и с тех пор больше ничего не получал от тебя. Среди прошлой недели я выслал вам денежные аттестаты ценным письмом, по 250 рублей тебе, родная, и маме. Я понимаю, что это ничтожные суммы, и боюсь за тебя, моя радость. Но пока я не попал в какую-нибудь часть и вообще не определился на место, я должен невольно этим ограничиваться, а там будь, что будет. Не думай только, моя дорогая женушка, что сам я нуждаюсь теперь в деньгах. Нет, моя любимая, мои расходы столь незначительны, что денег мне хватает. Ты пишешь, что у вас все подорожало. Я удивлен этим: я надеялся, что весна принесет удешевление рынка. Возможно, это случится, но позже.
Милуша моя, я знаю, что ты тоскуешь в Кинели. Мне было бы неприятно, если бы моя мама с Мурой уехали, а ты осталась одна со своей матерью. В коллективе все же лучше переносить трудности, особенно так далеко от родины, хоть и не всегда ваш коллектив был дружным…
Я действительно считаю преждевременным ваш приезд в Москву: москвичи еще много будут иметь треволнений, ведь война еще не кончилась! Если уж переезжать, то лучше в какой-нибудь город на востоке. Я всегда готов помочь своим родным, но упаси меня Боже решать их судьбу. Я согласен с тобой и со своей мамой, что родственники должны жить отдельно – в нормальных, не военных условиях, что мы с тобой и выполним, если все будет для нас благополучно.
В течение этой недели сидел в своей казарме. Настроение было неважным – в связи со скукой и жаждой деятельности разумной и полезной. С сегодняшнего дня у нас началась перестройка занятий по другому принципу. Произошла новая разбивка по группам, и я попал в группу «прочие», т.е. не имеющие специальностей, соответствующих специализации нашего управления. Либо нас будут переподготавливать, либо переведут в другие управления.
Мама мне написала, что Олечка уже умеет говорить «папа». Это ты научила ее, моя женушка. Целую тебя, моя радость, Рушенька, крепко и горячо. Не скучай, любимая, и жди меня.
Всегда и неизменно любящий тебя твой муж Дима».
«Москва, 19 апреля 42 г.
Воскресенье
Милая, дорогая моя! Давно я не получал твоих писем, прошло уже больше 2-х недель с тех пор. Ты мне писала, что и сама редко получаешь мои, но я пишу тебе каждую неделю и буду писать еще чаще, как только позволит обстановка. Задержки бывают по вине почты.
Сегодня я впервые за два месяца дежурю по батальону. Заступил вчера на дежурство. Вчера мне не пришлось быть у теток, чтобы узнать, не пришли ли письма от тебя, любимая, сегодня тоже не придется быть. Наверное, завтра что-нибудь получу.
Письма твои отрада для меня, потому что я люблю тебя, моя ненаглядная Руша! На душе без них тоскливо… Пошел третий месяц, как я здесь. Подумать только, дочурке нашей скоро будет годик: до мая остались считанные дни и затем еще 26 дней… Вчера, дорогая, я видел новую картину, которая, без сомнения, еще не демонстрируется в вашей глуши, картину под названием «Машенька». Она вновь вызвала в моей памяти так много воспоминаний о тебе, о нашем счастье в прошлом. Кроме того, фильм этот сопровождается вальсом Глазунова, столь мне знакомым, напоминающим о мирной жизни.
Погода стоит прекрасная, хоть весна и запаздывает. У вас, наверное, тоже. В Москве все последние дни, пожалуй, уже недели с две, спокойно, тревог нет.
Дальнейшие перспективы таковы: переквалификация по автоделу, если только меня не переведут в другое управление. Для этого могут отправить куда-нибудь на восток. Но пока еще ничего неясно, буду писать тебе о своих делах.
Будь же здорова, моя дорогая, ненаглядная, любимая. Целую тебя, моя Рушенька, горячо и крепко.
Твой, всегда любящий и скучающий без тебя муж твой Димитрий».
В письмах всё фамилии, фамилии общих знакомых: один на ответственной работе, другой убит, а жена его уже в новом браке… Ночная бомбежка… Скудное питание… Но вдруг дедушка получает деньги сразу от нескольких родных – и… Кто-то, наверное, осудит: жена и дочь меняют одежду на еду, а он взял – и пошел в ресторан! Я бы, кстати, точно так же на его месте поступила, потому что ресторан тут, уверена, – не просто ради сытной еды появился, а чтобы вновь обрести простое, подзабытое чувство: я – человек, а не униженная тварь. Почти что: «Тварь я дрожащая или право имею?». Имел – уверена. И на театр тоже. Только как было Тамаре в прокопченной избе, хрестоматийно погребенной в снегу, читать про это? Московский ресторан «Арагви» образца марта 1942 года впечатляет, конечно, и меня.
«Я позволил себе даже некоторые дополнительные расходы в виде посещения ресторана «Арагви» с целью дополнительно покушать. Это удалось сделать, простояв два часа в очереди. Подают первое, второе (обычно плов) и стакан виноградного вина. Стоимость такого обеда от 16 до 20 рублей. Сегодня же я пошел в театр им. Немировича-Данченко и слушал «Риголетто». В этом заново отстроенном театре я был в первый раз, и он мне очень понравился. Я слушал эту оперу по радио неоднократно, но никогда не видел. Драматизм ее вновь потряс меня. Я очень люблю Верди…».
И через все письма – насквозь, рефреном:
«Я никогда не бываю один, ты всегда со мною – мой Ангел-Хранитель».
Все это время в Москве Димитрий, никогда не умевший сидеть сложа руки, работал над каким-то военным изобретением (вновь без подробностей: цензура!), сделал чертеж при огарке свечи, сдал его в бюро изобретений. Позже, уже в Казани, он узнает, что изобретение принято и утверждено… Там, получив, наконец, свое назначение, он проходил подготовку на должность помощника командира танкового подразделения (батальона или бригады) по техчасти…
Может, ему казалось, что жизнь налаживается?
А тем временем в Кинель-Черкассах…
Первое дошедшее до потомков письмо Тамары датировано 13-м апреля 42-го.
«Кинель-Черкассы, 13 апреля 1942 г.
Дорогой Димочка! Очень давно я тебе не писала. Была больна, а последнее время была очень сильно больна моя дочка. У нее одновременно с прорезыванием зубов был грипп в тяжелой форме. Все время была у нее очень высокая температура. Несколько дней она совсем не спала, и днем не спала. Я ее не спускала с рук, день и ночь ее держала. Она ни к кому не хотела идти. Я так опасалась за нее. Несколько раз вызывали врача. Но сейчас поправляется, стала очень много спать, у нее прошел кризис. Малютка наша очень выросла и похудела во время болезни. Но это ничего. Она не хотела есть, но сейчас аппетит снова к ней возвращается. Скоро я ее буду носить гулять. Здесь уже весна, хотя она в этом году очень поздняя. Скоро будет разлив, и я не получу от тебя долго писем, хотя и так я получаю их очень редко. Последнее твое письмо было от 7 марта, я получила его 17 марта, а сегодня уже 13 апреля. Ты, любимый, пиши мне чаще, а то я уже начинаю думать, что ты на самом деле забыл меня. Но нет, я стараюсь убедить себя, что ты очень занят, и тебе не остается времени написать мне.