Голоса на обочине
Шрифт:
Захаркин дополз до облезлого столбика. Да расслабился, приподнялся малость и тут же ткнулся, как котёнок, лицом под этот столбик. Раскинул циркулем в разные стороны длинные ноги.
Лейтенант звонко и неумело выругался.
«Всё, – думаю, – очередь моя. Конец! Лежать мне через пять минут там же… Сейчас этот лейтенантик укажет на меня. Приказ не выполнять нельзя. Расстрел. Это мы уже слышали от него не раз…»
Я сжался весь. Слышу свою фамилию:
– Погудин!.. Совсем оробел?!
Я дёрнулся.
И тут невесть откуда возникает капитан. Раза в два старше нашего решительного командира.
– Отставить, – голос сиплый такой, в глазах дикая тоска. Видать, навоевался уже, насмотрелся.
– Лейтенант, ты что? Сдурел?! – кричит. – Видно же, что снайпер работает! А ты, салага…
– Товарищ капитан! Я не потерплю! При бойцах!.. У меня приказ! Связь должна быть! Погудин, – нервно вскинулся лейтенант, – чего ждёшь?
И схватился за кобуру.
– Отставить, – прохрипел капитан. – Команду повторно давать не буду.
В его руке был пистолет.
– Шлёпну тебя, лейтенант. Как пособника немцев. Как врага народа!
– Что вы несёте? – лейтенант заикался.
– Ты по дури истребляешь личный состав! – жёстко выкрикнул капитан.
Белый кадык лейтенанта заходил под подбородком:
– А что бы вы делали на моём месте? Вчера мы полёвку тащили по земле. А эта связь дивизионная. Я должен протянуть её надёжно. А где тут что взять, вот столбик попался… Кругом топь…
– Бросай провод по земле, вон, по овражку в обход. А ночью вернётесь, если надо, что-нибудь придумаете! Моя батарея рядом тут. Ты понял?
Он развернулся, и мы увидели у него на груди звезду Героя.
Я заметил, как вытянулся во весь рост наш длиннющий худой лейтенант.
…Эдак вот. В тот день и на следующий из нашей команды никто не погиб.
Верните мне мужа…
Сижу в зале ожидания Казанского вокзала. Рядом двое пассажиров ведут неспешный разговор. Вернее тот, который значительно старше, рассказывает, а другой, помоложе, больше слушает. Мы перезнакомились. Я среди них не чужой уже. Рассказал своё, теперь слушаю.
– Начало восьмидесятых годов. Только-только меня назначили директором огромного нефтехимического завода. А мне и сорока ещё нет. Тогда такое нечасто было. Но у меня так сложилось. От слесаря вырос до директора завода. Не миновал ни одной серьёзной должностной ступеньки. В ту пору это очень ценилось. По сути было системой.
Я смотрю на рассказчика, слушаю его глуховатый внушительный голос и проникаюсь доверием к каждому слову. Попутчик его, Серёжа, слушает внимательно. Я понимаю: для него то, что он слышит, необычно. Его не было ещё в то время, о котором речь.
Спрашивает:
– Михаил Алексеевич, если не перескакивали через ступеньки, значит, готовы были руководить? Хоть и молодой?..
– Опыт работы в производстве был, но вот чтобы активно решать судьбы людские… Давай тогда кое-что расскажу, коли интересно.
Чуть помолчав, заговорил раздумчиво:
– Работая техническим специалистом, привык к определённому кругу обязанностей, а тут… размытый, необъятный круг хлопот и забот. Завод – как государство в государстве. Кроме чисто производственной деятельности, двадцати пяти основных цехов, ещё на балансе около ста пятиквартирных жилых дома, жилищно-коммунальный отдел с численностью в четыреста человек, строительство хозяйственным способом, то есть своими силами, жилья для заводчан по 30–40 квартир в год. Гаражи, дачи, подсобное хозяйство на селе, восемь детских садиков, музыкальная школа, дворец пионеров, профилакторий, туристическая база на Волге – всего сразу не перечесть!..
И не только надо построить, содержать всё это, обеспечивать бесперебойную работу, но и… распределить жильё и услуги так, чтобы не было особых обид… Иначе разбирательство будет неминуемо: либо в профкоме, либо в моём кабинете.
Рассказываю, чтобы у вас, молодняка, хоть какое-то представление было о том времени.
Помню один из первых моих приёмов работников завода по личным вопросам.
Надо ведь, пришёл на приём бригадир слесарей Василий Егорыч Рябинин. А у него ордена за труд. Уважаемый на заводе человек. Я с ним когда-то работал, под его началом в бригаде.
Вопрос ещё тот у бригадира. Рассказывает:
– Когда-то получил квартиру на заводе, трёхкомнатную. Всё было нормально. Но сын женился. Родилась двойня, радости через край.
Пока моя жена была жива, всё как-то по-человечески было.
Хоть и две женщины на кухне, а войны не было. Какая война? Всё на себе жена несла, все заботы по готовке, по постирушке. Умерла она. И началось! Дошло до того, что готовить еду стали отдельно. Так сноха захотела. Сам стирать себе начал.
А тут перепутал кастрюли, и сноха отчитала, как школьника.
Рассказывает Василий Егорыч, губы у него дрожат.
– Саш, – говорит он мне, – я ж ничего сделать не в силах.
Только ты можешь, завод – то есть.
Шмыгает носом, того гляди расплачется герой труда.
– Дайте мне самую маленькую комнатушку где-нибудь, полгода до пенсии осталось. Или даже койку в общежитии – согласен. А то выйду на пенсию – никто мне уже не поможет. Стыдно просить, а куда мне деваться?
Сидим, чешем затылки. Что делать? Нету на поверхности решения вопроса. Ни под какие льготы не подходит бригадир Рябинин. Потому как уже получал в своё время на заводе квартиру.
– Ладно, – говорю, – Василь Егорыч, – дай нам недельки две на проработку вопроса.
Вышел он. Не успели мы вздохнуть свободно, входит бывший диспетчер гаража Мария Василенко. Энергичная, розовощёкая. Моя ровесница, чуть даже помоложе. Села за стол притихшая, непривычно сдержанная.
– Слушаем вас, Мария Петровна, – говорю ей академично. – Что у вас?
– Вот именно, у нас. У нашей семьи!
На глазах её – слёзы. А я слёз не могу видеть, никак…
– Ну что вы, Мария Петровна? Говорите по сути, – голос председателя заводского профсоюзного комитета, кажется, её успокаивает. – Говорите, какая проблема?
Конец ознакомительного фрагмента.