Голоса животных и растений
Шрифт:
И все-таки по поручению властей «Компани Марсейез де Таматаве» умудрилась отправить в Англию 50 кож. Но в Марселе из-за неувязки во взаимоотношениях между Парижем и Антанариву таможня не разрешила их реэкспорт в Англию. Началась долгая, нудная переписка. Кожи прибыли в Бирмингем лишь в феврале 1917 года. Британский торговый дом «Габриэль компани» кратко телеграфировал: «Очень довольны. Кожи чуть попорчены, но продать удалось. Ждем новую партию». Однако власти уже потеряли всякий интерес к торговле крокодильей кожей и передали заказ одной из частных компаний.
Дело о «войне с крокодилами» по своей многокрасочности сравнимо лишь с ярким миром малагасийских цветов, поражающих богатством оттенков и форм: там соседствуют оранжевые гибискусы и белоснежные ирисы, лиловые фиалки и ядовитые лилии. Очень любопытный
Эта остроумная идея осенила месье Бурдари, члена Постоянной комиссии по охоте во французских колониях. 4 августа 1915 года честолюбивый Бурдари адресовал любопытное письмо генерал-губернатору Гарбиту. «Прочел Ваш указ об уничтожении кайманов, — писал он. — Однако, по-моему, лучше было бы их разводить, как это делается в Калифорнии. (Читай между строк: «Американцы — не дураки».) Советую приобрести кинофильм, в котором подробно отражен способ выращивания крокодилов. Возможно, успех крокодиловодства в Калифорнии вдохновит на полезные действия многих наших колонов и туземцев. В этом случае Вам, правда, придется отменить упомянутый указ».
Это письмо вызвало живой интерес в антананаривских инстанциях. 8 октября срочно были запрошены Амбилобе, Маеватанана и Мурундава. «Изучите возможность разведения крокодилов из собираемых яиц, пришлите ваши предложения по этому поводу». История сохранила панический ответ начальника округа из Амбилобе: «Основание крокодильего заповедника в районе Махавави с целью возможного разведения крокодилов представляется крайне затруднительным. О последствиях нельзя не думать с содроганием. Расходы также непомерны. Расплодившиеся крокодилы могут разрушить дамбу и расползтись по всей округе, угрожая здоровью и самой жизни населения. Кроме того, этот проект противоречит вашим предшествующим указам и директивам. Кайманов придется кормить — иначе они будут пожирать друг друга. Таким образом, не вижу возможности решения поднятых проблем и не чувствую себя способным заняться подобным делом».
Опасения начальника округа Амбилобе, если здраво рассуждать, были напрасными, что подтвердила сама жизнь. На «опасный» эксперимент решился только начальник округа Белу-сюр-Цирибихина. Он огородил площадку для крокодильего инкубатора, нанял сторожей и обслуживающий персонал. В центре площадки красивой пирамидкой были торжественно сложены 200 яиц. Это историческое мгновение можно по праву считать моментом зарождения малагасийского крокодиловодства, пусть даже его инициаторами были не специалисты, а колониальные чиновники. Но ожидаемые крокодилята из яиц не вывелись. (Чиновники предварительно не ознакомились с повадками крокодилиц, которые зарывают яйца в песок и даже сгребают на них гниющие листья и стебли, создавая нечто вроде парника.) А персонал пришлось уволить. Начальник провинции Лениез, прослышав о неудаче, предложил возобновить эксперимент, но при сем высказал личное мнение о том, что промышленное крокодиловодство не имеет особого смысла из-за высоких накладных затрат. «В реке Цирибихина и окрестных озерах не переводятся крокодилы, так что деловым людям, желающим экспортировать обработанные кожи, с моей точки зрения, лучше предпочесть охоту на взрослых животных их разведению в специальных заповедниках», — тоже достаточно здраво рассуждал он. Так погибла идея крокодиловодства на Мадагаскаре.
Маленький человек всегда страдал в поворотные моменты истории. Лились человеческие слезы и в ходе войны с крокодилами. Но не из жалости к крокодилам, ибо во все времена крокодил был человеку врагом. Весьма нашумело тогда скандальное «дело Дюкре», которое, возможно, в иные, более спокойные времена получило бы в мире такую же шумную огласку, как «дело Дрейфуса» или «дело Оскара Уайльда». Разумеется, в нем не обошлось без чистой, как капля росы, прозы жизни, но некоторые до сих пор и не без оснований усматривают в этом деле поэтические и даже сопротивленческие, антиколониалистские нюансы. Рассказ о нем можно было бы начать
После опубликования указа от 2 июля 1915 года (напоминаю: о высоких премиях за крокодильи яйца) некоего Луи Дюкре, почетного гражданина, колона из Андзиадзии (провинция Маеватанана, округ Амбату-Буэни), стяжателя по натуре, озарила счастливая мысль провернуть небольшую, но не лишенную изобретательности и элегантности коммерческую операцию. Ее целью было поощрить сбор яиц (патриотический аспект) — и принести автору замысла солидные дивиденды (спекулятивный аспект). В целом идея была гениально проста: скупить у сборщиков-туземцев яйца за 10 сантимов штука, а затем перепродать их администрации за предусмотренные законом 15 сантимов, то есть с недюжинной прибылью в 33,3 процента. Туземцам, сочувственно мыслил Дюкре, не надо будет совершать пешком путь в 70 километров, чтобы доставить яйца из Андзиадзии в Амбату-Буэни. К 19 сентября Луи закупил у крестьян-промысловиков 7000 яиц. Каковы же были его отчаяние и гнев, когда на следующее утро, то есть 20 сентября, он узнал об указе от 6 сентября, как всегда с запозданием дошедшем до провинции. Новый закон обрекал его идею, уже выполненную на 60 процентов, на банкротство. Понимая, что закон обратной силы не имеет и что надо было раньше ковать ныне уже остывшее железо, Дюкре отправил генерал-губернатору заказное письмо, где обстоятельно излагал свое несчастье. «Приехав в Амбату-Буэни по делу, — писал он, — я узнал о Вашем новом циркуляре, согласно которому премия за крокодильи яйца резко снижена. Это — огромные убытки для меня. Таким образом, я нижайше прошу Вас не отказать в любезности оплатить мне по прежним расценкам 7000 яиц, которые находятся сейчас у меня на хранении и которые я приобрел до того, как Ваш новый декрет дошел до Андзиадзии».
Неудачливый француз был по-своему прав — зачем нормальному человеку столько крокодильих яиц. Однако на документе сохранилась сухая резолюция, наложенная бездушным чиновником: «Очень жаль, но придется отказать. Указ не предусматривал спекуляции яйцами, а лишь их сбор и уничтожение туземцами». С нашей стороны заметим, что в энергичных и четких действиях Дюкре в тот период непонятно одно: почему он столь долго хранил яйца дома? Положение Дюкре сделалось трагическим. Его убытки достигли внушительной по тем временам суммы: 350 франков. Тем более что он вовсе не намеревался из своего кармана финансировать эту «военную» авантюру колониальных властей. Патриотические мотивы его участия в ней лишь неуклюже маскировали страсть маленького француза к наживе, совершенно естественную для рыночного общества, в котором он жил и трудился.
Не дождавшись ответа, Дюкре шлет в Антананариву телеграмму-молнию, а затем еще одно письмо. «Я позволяю себе вновь обратиться к Вам с настоятельной просьбой оплатить мне указанные 7000 яиц по 0,15 франка за штуку, дабы я не понес столь чувствительную потерю такой значительной, особенно в наше трудное время, суммы денег. Я полагаюсь не только на Вашу высокую справедливость, но и на благожелательное отношение, учитывая, что в Вашем первом указе не оговаривался пробный характер цены на яйца. Прошу также учесть, что я приобретал яйца, чтобы поощрить туземцев к их заинтересованному уничтожению…»
Получив телеграмму, а затем и послание, администраторы Антананариву ответили Дюкре через начальника провинции Маеватанана. «Просим вас довести до сведения господина Дюкре, что мы не имеем возможности удовлетворить его ходатайство и выражаем глубокое сожаление по этому поводу», — писали из Антананариву. Бедный Дюкре крайне болезненно перенес этот удар, и вот на этой-то стадии дела у него родились левоэкстремистские настроения. В последующем, и последнем, его письме, датированном 24 октября, многие ученые усматривают пробуждение антиколониалистских настроений мелкобуржуазного толка у этого обиженного и обманутого колона. Оно выглядит как гневный, обличительный манифест против авторитарных действий генерал-губернатора и его камарильи. Для социологов и философов письмо, да и весь эпизод с Дюкре, открывает широкое поле для исследований того, как зарождается бунтарство в маленьком обиженном человечке и какие опасные масштабы для общества оно может принять.