Голубая Тува (Маленькие повести)
Шрифт:
И тогда я понял, почему Чембулак подлизывается. Ведь рысь убежала, а Чембулак её не догнал. Наверное, он испугался рыси.
МЕХОВЫЕ ЛЫЖИ
Есть у дедушки меховые лыжи: сверху они деревянные, а снизу прибиты кусочки шкуры лосёнка. На таких лыжах хорошо ходить по глубокому снегу. Шерстинки вперёд скользят, а назад не пускают, топорщатся.
Дедушка после охоты оставляет лыжи в сенях, чтобы они оттаяли.
Взял я раз потихоньку дедушкины лыжи, привязал к валенкам и пошёл в лес.
Там у дедушки на поляне целый стог сена.
Вышел я на поляну, а за стогом стоит лось и ест дедушкино сено. Он как лошадь, только ноги длинные и на голове две коряги.
Лось поднял голову и посмотрел на меня.
И тут я подумал: "Ведь лыжи-то из лосёнка!"
Я сильно испугался и попробовал скорее повернуть, да никак не мог: лыжи очень большие!
Хотел попятиться назад - шерстинки топорщатся и не пускают!
Лось фыркнул и стал ко мне подходить. Может, он просто любопытный? А вдруг лось меня забодать хочет за лосёнка, из которого лыжи сделаны?
Я выскочил из валенок и побежал босиком к избушке:
– Чембулак! Чембулак!..
Чембулак открыл дверь в сенях и совсем не испугался лося, а бросился ему прямо под ноги. Лось остановился, нагнул голову и стал кружиться на одном месте, а Чембулак громко лаял.
Я боялся, что дедушка проснется и спросит, где лыжи.
Чембулак прогнал лося, а потом притащил валенки вместе с лыжами.
Он их прямо волочил по снегу в зубах.
Валенки я отвязал, а лыжи поставил в сени на старое место.
На поляне остались следы: две полоски от лыж и между ними ямки от моих ног.
Вечером поднялась метель, замела все следы, и дедушка ничего не узнал.
С Е В Е Р Н Ы Е О Л Е Н И В Г О Р А Х
Много дней мы ехали по тайге на лошадях. То они вязли в болоте, то спотыкались на камнях и падали. Лошади с трудом продирались сквозь чащу, а когда мы переправлялись через горную речку, лошадь повалило течением, и я чуть не утонул.
И каждый раз наш проводник, тувинец Чоду, говорил:
– На оленях мы бы уже в горах были!
И мне хотелось поскорее увидеть оленей: что это за звери такие удивительные - без тропы по болоту бегом бегут и не вязнут и реки переплывают не останавливаясь.
ПРИЕХАЛИ
Перевалили через одну гору, через вторую, а на третьей уже не ёлки росли, а огромные кедры с обломанными верхушками. Медведи их обломали, чтоб добраться до кедровых шишек.
Впереди ещё гора. На ней ничего не растёт: всю землю сдуло ветром, остались одни камни.
Я хотел спросить Чоду, скоро ли мы доедем, да не успел. Внизу, под горой, я увидел белые мхи... и во мхах, как лодки на волнах, покачивались оленьи спины и рога.
Мы спустились к чуму на берегу ручья. За чумом... я сначала подумал, что это целый лес обгорелых кустов, а когда пригляделся, оказалось - стадо оленей лежит, и не кусты это, а рога. Каких только рогов тут нет! И высокие длинные, и ветвистые широкие, а у одного оленя столько отростков, что они загибаются вниз, за уши.
На земле рядами лежат брёвна, а к брёвнам привязаны оленята-пыжики. Рожки у пыжиков как два кустика, поросшие мягким чёрным мохом. Вместе с большими оленями их не пускают. Большой олень убежит от медведя, а пыжик ещё слабый.
А глаза у оленей добрые и печальные.
БЕЛАЯ СОБАКА
Собаки залаяли и побежали к нам. Я думал, они кусаться будут, такие большие и свирепые. Мы слезли с лошадей, собаки бросились и стали на нас прыгать и облизывать руки, а одна белая собака от радости визжала и покусывала мне ногу. Я спросил Чоду, чего они так радуются.
– Скучно им, вот и рады, что мы приехали!
Чоду закричал на белую собаку, она поджала хвост и отошла. Мне её стало жалко, а Чоду говорит:
– Беда с этой белой, её олени издалека видят и не поймут, что за зверь. Пугаются, бегут... потом их ищи!
Мне всё равно эту собаку было жалко: чем она виновата, что белая.
ГОЛОДНЫЕ МЕДВЕДИ
В чуме жена Чоду стала рассказывать, как ночью приходил голодный медведь, утащил оленью шкуру, разорвал её и съел.
Шкура сушилась совсем близко от чума, и жена Чоду очень испугалась, потому что медведь громко рычал и совсем не боялся собак.
– Хорошо, что оленей не тронул. Голодный был медведь, очень голодный!
– сказала она.
Чоду стал ругать бурундуков.
Я ничего не понимал: голодный медведь съел шкуру, а виноваты бурундуки.
Оказывается, в этом году мало кедровых шишек поспело, да и те бурундук вниз спустил. Бурундуки набивали кедровые орешки за обе щеки и тащили в свои кладовки. В каждой килограммов по десять орехов, а таких кладовок у бурундука несколько. Медведям скоро на зиму ложиться в берлоги, а они жир не накопили, голодные бродят по тайге.
И опять Чоду стал ругать бурундуков, и я узнал, что бурундук сделал себе запасы на три гада. И я тоже разозлился на жадных бурундуков за то, что они столько орехов запасли, а о других зверях не подумали.
КНЯЗЁК
Всю ночь за чумом трещали сучья в костре, треск то удалялся, то приближался. И вдруг у самого чума как затрещит! Я думал, огонь добрался до чума, и выскочил на улицу, а это совсем не огонь, это оленьи копыта так потрескивают при каждом шаге. Я спокойно уснул. Утром меня разбудили олени. Они стукали рогами в стенку чума, просили соли. Олени очень любят соль. Если олень полудикий, ему дают понемножку соль с ладони, и он приручается.
Днём все олени бегали вокруг костра-дымокура. Ветер свалил дым в одну сторону, к земле, и олени по очереди вбегали в дым - отгоняли от себя мошек и комаров.