Голубица в орлином гнезде
Шрифт:
– Вопрос в том, – настаивала Христина, – чтобы знать, не больше ли тебе чести, если ты повинуешься призыву Максимилиана и отправишься с людьми, которых ты собрал для защиты общего дела? Пусть граф делает, что ему угодно: этим он даст тебе справедливый повод принести жалобу королю и Лиге, права наши от этого может быть прочнее укрепятся.
– Этот совет был бы превосходен при других обстоятельствах, государыня, – начал Мориц. – Он бы вполне согласовался с правилами почтенного главы союза, мейстера Сореля, и нашего миролюбивого города, но в деле о правах владения и при неприязненных нападениях король и Лига обыкновенно поддерживают тех, кто сам себе помогает, тот, кто слишком щекотлив в правосудии – делается всегда его жертвой.
– Ты слышишь его, добрая матушка, – сказал Эббо – Ты не хотела бы узнать, что меня встретили, как труса, под императорскими знаменами. Будь что будет! Но Спорный Брод мы не уступим… Собери слуг, Гатто, и вооружи их. Матушка, закажи для них хороший ужин. Мейстер Мориц, созовем каменщиков и плотников и увидим, нет ли меж ними охотников!
Христина увидала, что всякое возражение было бы бесполезно. Снова наступали дни опасности и насилия. Единственным утешением ее было то, что сын ее не совсем был не прав. Что далеко не его была первая вина, и что она могла призывать благословение Неба на него и его оружие.
ГЛАВА XXII
Сражение у Брода
На следующий день, с восходом солнца, в чаще ущелья укрывалось двадцать адлерштейнских рейтаров, держащих каждый коня за узду. Позади были слуги и работники, вооруженные топорами, косами, сохами, некоторые даже луками. Мейстер Мориц облегся по военному, в шляпе, латах, наручниках, с мечом и с новым в то время оружием – пистолетом, оба барона надели блестящее рыцарское вооружение – совершенно одинаковое, начиная от золотой шпоры, до орлиного пера, красовавшегося на верхушке их шлема. Они с нетерпением ходили взад и вперед, стараясь открыть неприятеля. Ждали они так долго, что начали подозревать фальшивую тревогу. Но наконец, поблизости послышался шорох, а за ним поспешные шаги и бряцание оружия. Эббо кинулся в седло, и подал сигнал. Мейстер Мориц подошел к нему.
– Удержите ваших людей, барон, – сказал он. – Пусть неприятель яснее выкажет свои намерения. Не надо, чтобы о нас сказали, что мы напали на него врасплох, в то время, как он ехал на императорский призыв.
– Мы бы только действовали наступательно, также как он поступал с моим отцом, – прошептал Эббо, едва сдерживаясь при виде блестевшего оружия на том берегу.
Оба брата впервые увидали врага своей семьи. Он в полном вооружении сидел верхом на крепком вороном коне. По-видимому, то был человек с громадным запасом сил, но отяжелевший с годами. Близнецы могли бы узнать его по дракону, украшавшему шлем, не имея надобности в проклятии, сорвавшимся с губ Шнейдерлейна, Когда к берегу подошел вооруженный отряд, превышающий двенадцатью человеками отряд адлерштейнских партизан, за которым следовали люди, несшие солому и смоляные факелы, граф скомандовал остановиться и, казалось, отдал некоторые приказания.
– Злодей! он подстрекает их и теперь, – начал Эббо.
– Нет, – перебил Мориц, – ничто нам не доказывает, что он не идет мирно в лагерь.
Сгорая от нетерпения, Эббо удержал своего коня в то время, как Шлангенвальд направлялся к прежнему руслу Браунвассера; там он остановил коня и, как статуя, держась на стременах, воскликнул:
– Лентяи еще не на ногах! Мы разбудим их… Факелы вперед! А теперь…
Серый конь Эббо вздрогнул.
– Кто осмеливается тревожить моих работников? – воскликнул Эббо.
– Мне все равно, кто бы вы ни были!.. – отвечал граф. – Когда я вижу чужих, находящихся без дозволения на моих землях, то сжигаю их хижины.
– Назад! – закричал Эббо. – Кто коснется до одного камня на Адлерштейнской земле, – раскается!
– Вот как! – сказал граф. – Так вот тот молокосос мещанской породы, который называет себя бароном Адлерштейнским?
– Граф, – возразил Эббо, – я вызываю тебя в качестве рыцаря, и, как законный владетель Адлерштейна, провозглашаю свои права на эту землю!
– Так ты этого хочешь? – сказал граф, принимая тяжелое копье из рук конюха.
И, спустя забрало, он осадил коня, чтобы лучше пустить его с разбега. Эббо сделал тоже самое; Фридель с одной стороны, Иером фон Шлангенвальд с другой – выстроили своих людей, как бы для сражения, и ждали исхода битвы между двумя предводителями. Они напали друг на друга с поднятым копьем, но не нанеся ран. Тогда каждый обнажил меч, и стал наступать один на другого, как вдруг Гейнц увидал, что Шлангенвальдский стрелок целится в юного барона, и тотчас предупредил его.
С этой минуты свалка сделалась общая, и посреди ее Фридель потерял из вида главный поединок между графом и братом. Вдруг послышался тяжелый треск, за ним крик победы слился с воплем агонии, и обе стороны поняли, что начальники их пали. Фридель увидал, что Эббо упал под коня; над ним склонился неприятель, чтобы зарезать его. Он кинулся на этого человека и сбросил его с седла, нанося удар мечом; тогда он позвал своих, и те окружили его. Партизаны Шлангенвальда, видя своего господина павшим, отступали в беспорядке перед силой Адлерштейна, несмотря на то, что превышали их количеством. Однако, только что Фридель заметил, что прогнал врага с поля сражения, как им снова овладело беспокойство о брате, и он поспешно вернулся назад в сопровождении Морица, предоставляя людям своим погоню за врагом. На зеленой траве лежали распростертыми с одной стороны серый конь Эббо и под ним его господин, – с другой, тяжелое тело графа. Несколько раненых и убитых лежало на камнях и на берегу реки.
– Эббо, мой Эббо, взгляни на меня! – кричал Фридель, спрыгивая с лошади и развязывая шлем брата.
– Фридель!.. – прошептал слабый голос. Вблизи находилось несколько работников, и с их помощью освободили из-под лошади молодого рыцаря; который не мог удержаться от стонов, хотя Фридель поддерживал его по возможности осторожнее. Тогда убедились, что рана, нанесенная ему в грудь мечом графа, не была опасна, но что мушкетная пуля пронзила его бедро прежде, нежели ударилась в бок лошади. Кроме того, оно было раздражено судорожными движениями околевавшего животного. Эббо был почти без памяти; но когда Мориц смыл его лицо и смочил губы, в то время, как брать поддерживал его в своих объятиях, он открыл глаза и сказал:
– Убил я его? Не он, а выстрел сразил меня. Пойди узнать это, Фридель, и заставь его сдаться.
Фридель повиновался, оставив брата на руках Шлейермахера, и подошел к низвергнутому врагу. Все обиды Адлерштейна действительно были отомщены, ибо кровь лилась ручьем из глубокой раны выше ключицы и слабая рука графа бессознательно блуждала около крючков нагрудника.
– Дайте, я вам помогу, – сказал Фридель, становясь на колени и забывая приказание брата из жалости к умирающему, и снял его шлем.