Голубка в клетке
Шрифт:
— А что ты держишь в этой клетке? (Маленькая беседка в саду действительно напоминала клетку.)
Альберто рассмеялся:
— Гм... это секрет. Туда я и сам не вхожу. В этой клетке, мой друг, живет одна голубка. Прошу тебя, оставим это!
Балдуин и в самом деле больше не касался этой темы, но приказать себе не думать о таинственном домике он не мог, и если утром вставал с постели раньше своего друга, то обычно направлялся прямо к беседке. Там, в кущах, распевали бесчисленные птицы и жужжали
Однажды он повстречал там старика садовника Гвидо.
— Вас-то я и жду, сударь, — сказал садовник.
— Чего тебе, добрый человек?
— Внучек мой вывихнул ногу, — сказал Гвидо, — а вы, слыхать, доктор. Может, думаю, поможете...
Балдуин вошел в жилище садовника, расположенное за домиком-беседкой. На кровати стонал и кричал девятилетний мальчик. Вокруг него толпились какие-то старухи. Одна из них, по обычаю того времени, уже приступила к лечению вывиха наговором.
— Иисус Христос на осле, — бормотала она, — выехал на каменный мост, на треклятый помост. Споткнулся его осел и дальше не пошел. Шел мимо святой Петр, дотронулся святой рукой до ослиной ноги, осел-то и побеги... — И тут она стала массировать больное место.
— Ой-ай-яй! — вопил мальчуган, дрыгая здоровой ногой и отбиваясь.
Но старуха, не обращая внимания на его крики, невозмутимо продолжала свое заклинание.
— Дохнул он святыми устами (она подула на больное место) , заговорил он такими словами: «Кость к кости, мясо к мясу, кровь к крови». О святый Иисус из Назарета, вылечи мальчика без лазарета!
Балдуин прогнал знахарок, со злостью сказав:
— Иисусу из Назарета недосуг. Вместо него займусь этим я.
Вправив мальчику ногу, Балдуин растер ее маслом и забинтовал. Старый Гвидо благодарил от души и спросил, чем он может отплатить за доброе дело.
— Одним-единственным словом, старина. Скажи, что держит твой господин в том маленьком домике-клетке.
— Розу, — ответил садовник. — Но только не следовало мне говорить даже этого.
Роза! Так, значит, не птица, а роза обитает в том тайнике! Должно быть, это ценнейший уникальный экземпляр — какой-нибудь дивный сорт из Родопа. Ай, Альберто, Альберто, ах ты, шельма!
Неожиданное открытие охладило Балдуина. Все радушие и гостеприимство друга сразу потеряли цену. «Выбирай любой розовый куст», — говорил Альберто, но самую ценную розу укрыл от него.
Такое лицемерие возмутило Балдуина (четыреста лет назад люди были еще очень щепетильны). Балдуин направился в свою комнату и немедля стал упаковываться.
— Что за приготовления? — набросился на него вошедший хозяин дома.
— Уезжаю, — холодно ответствовал гость.
— Это невозможно! — воскликнул Марозини. — Ты не покинешь меня так
— Я уезжаю сегодня, сейчас же.
— По крайней мере, скажи, почему такая спешка? — умолял Марозини. — Ты плохо чувствуешь себя в моем доме?
— Нет, почему же, — неохотно отвечал Балдуин. — Ты хорошо знаком с мифологией... Юпитер подошел к стенам Нума и потребовал выдать ему душу и голову человека. Тогда нумийцы дали ему вместо головы луковицу, а вместо души — рыбу... Добрый Юпитер, улыбнувшись, заявил, что он удовольствуется и этим.
— Ну и что же? Я не понимаю?
— Я — не Юпитер.
— В твоих словах таится упрек, Балдуин. Мне очень больно, но поверь, я ничего не могу тут поделать; если уж тебе надо ехать, то побудь хотя бы до утра. Да, ведь ты еще даже не выбрал розу.
— А-а, оставим это! Ты сам заговорил о своих розах. Ну хорошо же... Выбирай, говоришь? Так вот: я выбираю ту, что находится вон в той твоей голубятне.
Неаполитанец в ужасе отпрянул. Он начинал понимать смысл мифа об Юпитере.
— Итак, кое-что мы все же скрыли? — саркастически заметил Балдуин.
— Да, я хотел скрыть это от тебя, — со вздохом признался неаполитанец. — Ибо я знал, что ты не сможешь остаться к ней равнодушным. Я был эгоистом, не отрицаю, — ведь я тоже ее люблю. Ну что же, пусть она будет твоей, забирай ее с собой!
У веронца уже на кончике языка вертелось: «Ты отдаешь ее мне, но я отказываюсь от нее» (веронец тоже был великодушен), — но любопытство взяло верх: какова же она, эта таинственная роза? И Балдуин постарался скрыть, как он растроган, отложив изъявление своих чувств на конец этой сцены, чтоб было поэффектней.
Итак, Балдуин остался до утра. Альберто весь день ходил грустный, и от него нельзя было добиться ни слова. Время от времени он вдруг молча бросался на шею Балдуину, затем также молча уходил и запирался в своем кабинете, проливая горькие слезы. Не слишком ли много горя из-за какой-то розы.
Вечер они провели вдвоем на террасе — это был прекрасный неаполитанский вечер с пурпурным от заката небом, восхитительно тихий и меланхоличный, когда листья деревьев недвижны и слышится лишь сладостное теплое дыхание матери-земли, а в синеве вселенной звенит чарующая свирель Пана. (Да, господа, итальянские вечера прекрасны даже в том случае, если их проводишь без дамского общества!) Молодые люди беседовали о цветах — о мирте, о георгинах, об азалиях и других чудесных чужеземных растениях, сведения о которых доходили до них благодаря рассказам великих мореплавателей, разумеется, преувеличенными. Оба страстные садовники, они погрузились в излюбленную тему. Балдуин поделился своей идеей о том, как придавать тюльпанам желаемую расцветку. Альберто поведал другу свой секрет: он считал, что аромат левендулы может быть усилен до такой степени, что пролетающие над нею птицы, одурманенные, будут падать на землю. Бедные маленькие птички!..