Голубое небо Земли
Шрифт:
— Он добирается до нее уже восемьдесят лет, вряд ли еще один день что-то изменит.
— К тому же я вспомнил, что ваш стыковочный узел… Диаметр сто шестьдесят, не так ли?
— Да.
— У современных кораблей диаметр двести тридцать. Понадобился бы переходник… Что ж, если вы считаете, что в этом нет нужды, вам виднее. У вас есть ко мне вопросы?
— Мне, разумеется, интересно, что стало с Землей за это время, но, думаю, лекция на сей счет может подождать. Так что… ах, да. Проверьте, остался ли в живых кто-нибудь из моих родных… я имею
— Хорошо, капитан. Это все?
— Да. До связи.
МакГрегор почувствовал, что этот короткий в общем-то разговор его утомил. Он откинулся в кресле. Баффит, напротив, встрепенулся, по-птичьи покрутил головой. Заострившийся нос, чуть скошенный подбородок и хохолок на макушке и впрямь придавали ему сходство с большим облезлым цыпленком. Глаза его, поначалу по-цыплячьи круглые и пустые, постепенно обретали осмысленное выражение.
— Ведите корабль, мистер Баффит, — распорядился МакГрегор и добавил с извиняющейся улыбкой: — Я немного посплю.
Уже прикрыв глаза, он подумал, что и впрямь вспомнил про родственников в последний момент. А ведь когда-то жена и сын снились ему каждую ночь. Но это было так давно… За восемьдесят лет их образы стали прозрачными до полной неразличимости, слились со смутными детскими воспоминаниями, о которых уже и сам не знаешь — было ли, или просто приснилось когда-то? Пожалуй, он даже жалел, что задал этот вопрос. Если они живы, это только лишняя головная боль. Людей, которых он знал — и которые знали его — в любом случае давным-давно нет. Есть, может быть, древние старики, не имеющие с теми людьми ничего общего, кроме генетического кода. Что он скажет этим чужим старикам? Что, кроме стыда и неловкости, испытают они все от этой встречи? Что может быть нелепее, чем фраза «Здравствуй, папа!» в устах столетнего старца? Его сын не может быть столетним, его сыну десять…
Размышляя таким образом, он соскользнул в черное болото сна, и тьма, лишенная, в отличие от космической, даже звезд, сомкнулась над ним.
Часы мелодичным звуком возвестили о наступлении новой вахты. МакГрегор открыл глаза и с неудовольствием потер затекшую шею. Эти кресла спроектированы по всем правилам эргономики, самая удобная мебель на свете… и все равно после сна в кресле у него то затекает шея, то ломит плечо, то ноет затылок. Конечно, восемьдесят, да даже еще и тридцать лет назад ничего подобного не было… Он осторожно, чтобы не разбудить боль в спине, потянулся, поправил микрофон возле рта, нажал кнопку связи.
— Кондор-Два — «Доминатор», контроль связи.
— «Доминатор», связь хорошая, — отозвался эфир новым, свежим и молодым голосом. Ну разумеется, не будут же они постоянно держать адмирала в роли простого диспетчера…
— Кондор-Два, продолжаем торможение в штатном режиме. Выход на орбиту через двадцать часов сорок минут. Рассчитываем посадку со второго витка.
— «Доминатор», отрицательно. Рассчитывайте
— У вас же нет для нас стыковочных узлов, — усмехнулся МакГрегор.
— К вашему прилету эту проблему успеют решить.
— Отрицательно, Кондор-Два. В орбитальной госпитализации не нуждаемся. Мы идем на посадку.
— Сэр, при всем уважении к вам, это решение командования флота.
— Дайте мне Мердока.
— Хорошо, сэр, — ответил молодой голос с неудовольствием.
Ждать пришлось около минуты, не считая задержки сигнала.
— Капитан? Мне доложили, что вы отказываетесь стыковаться с госпиталем.
— Знаю я ваши флотские повадки, адмирал. (МакГрегор намеренно отбросил «вице» — мелкая лесть иногда не повредит.) Если мы согласимся, вы упрячете нас в карантин месяца на два…
— Честно говоря, на три. Таков порядок.
— Порядок таков, что мы должны были вернуться шестьдесят лет назад. Неужели вы считаете, что семьдесят пять лет, прошедшие с нашего отлета с Барнарда — недостаточный срок для карантина?
— Поймите, капитан, это нужно в первую очередь вам. Состояние здоровья вашего экипажа, учитывая все обстоятельства…
— Вот именно. Учитывая все обстоятельства. Адмирал, я не знаю, есть ли у каждого из нас эти три месяца. А мы восемьдесят лет не видели голубого неба Земли. И мы хотим посмотреть на него снизу, а не из космоса.
— Ну, что вы говорите, капитан. Медицина за эти годы шагнула вперед…
— Вы можете вернуть нам молодость?
Вновь ответ задержался дольше, чем требовалось для прохождения сигнала. На какой-то сумасшедший миг сердце капитана забилось в надежде услышать: «Да, теперь и это возможно!»…
— Нет. К сожалению, нет, капитан.
— Значит, нам нечего делать в этом вашем госпитале. К тому же есть риск, что нас оттуда вообще не выпустят. Врачи заявят, что нам противопоказано тяготение, и до конца жизни мы сможем видеть Землю только в иллюминатор. Что, скажете — не так?
— Я не врач, — ответил Мердок без прежней уверенности.
— Ну так спросите у них. Я-то их знаю. («В мое время отбор по здоровью в звездные экспедиции был воистину драконовским… поэтому, наверное, столько из нас и дожило до возвращения. Почти половина команды.»)
— Да, капитан! — словно вспомнил что-то Мердок. — Мы получили ответ на ваш запрос. К сожалению, ответ отрицательный. Ваша жена скончалась двадцать восемь лет назад. Ваш сын умер три года назад. Мне очень жаль, капитан.
МакГрегор вздохнул с облегчением. Должно быть, Мердок хотел дать ему понять, что капитану нечего делать на Земле… где ему сознавать, что МакГрегор стремится на Землю вовсе не ради встречи с призраками прошлого.
— Что по другим членам команды? — спросил он.
— Живы сестра Томлинсона, дочь Баффита, двое племянников Гонсалеса, младший брат Гуччи, племянник Стерна и племянница Прауда. К сожалению, это все.