Голубоглазый дьявол
Шрифт:
– Это либо от облегчения, - сказал доктор Уайтфилд, - либо от кофе из автомата. Скорее всего, от кофе.
Правила больницы предписывали, что с пациентами из интенсивной терапии посетители могут находится сутки напролет. Проблема заключалась в том, что рядом можно было находиться лишь по пятнадцать минут в час, если только не было нужно постоянно ухода. Я попросила Гейджа надавить на все возможные кнопки, чтобы я могла приходить и уходить тогда, когда захочу. Гейдж фыркнул на этот счет, спросив помню ли я, как наотрез отказывалась от возможности власти и денег на индивидуальное
Я провела в неудобном кресле рядом с кроватью Харди почти всю ночь. Проблема заключалась в том, что больница была худшим местом, чтобы хоть немного поспать. Медсестры приходили каждый час, чтобы проверить капельницу, мониторы, температуру Харди и его давление. Но я приветствовала все эти вторжения, потому что не уставала снова и снова слышать, что с Харди все в полном порядке. На рассвете приехал Гейдж и сказал, что отвезет меня домой, чтобы я приняла душ и переоделась. Я не хотела уезжать, но знала, что выгляжу как выбравшаяся из мусорного контейнера кошка, так что это была неплохая мысль, поехать и привести себя в порядок.
Харди пришел в себя, когда я возвратилась в семь утра. Он был раздосадован, если не сказать большего, тем что обнаружил себя в больничной палате, пришпиленным к мониторам. Еще входя в палату, я услышала, как он спорит с медсестрой, требуя, чтобы она сняла капельницу, и наотрез отказываясь принимать болеутоляющие таблетки, в которых он, совершенно точно, нуждался. Он сказал, что не желает, чтобы в него тыкали иголками. Все, что ему требуется, это повязка и мешок со льдом.
Я могла с уверенностью сказать, что медсестра наслаждалась перепалкой с большим, голубоглазым мужчиной, который лежал и был предоставлен ее милости. И я нисколько ее за это не винила. Он выглядел потерянным, встревоженным и чрезвычайно возбуждающим.
И он был моим.
– Харди Кейтс, - произнесла я, входя в палату, - веди себя прилично, или я наступлю на трубку.
Медсестра была определенно шокирована моим нетипичным поведением у постели больного.
Но взгляд Харли встретился с моим, и через мгновение полное высокого напряжения, он расслабился, успокоенный моими словами как никакой другой лаской или эмпатией.
– Это действует только в том случае, если это трубка для дыхания, - сказал он мне.
Я подошла к столику и взяла таблетки викодина, которые медсестра пыталась заставить его принять. Захватив и стаканчик с водой, я сказала:
– Прими их. И не спорь со мной.
Он подчинился, бросив взгляд на медсестру, брови которой поднялись вверх.
– Она маленькая, но опасная.
Медсестра ушла, озадаченная, наверняка, как это такой красавчик не смог найти девушку поласковее. Когда дверь закрылась, я немного поправила одеяло и взбила его подушку. Все это время, Харди не отводил взгляда от моего лица.
– Хэвен, - пробормотал он, – вытащи меня отсюда. Я никогда прежде не лежал в больнице. Я не хочу быть тут, обмотанный всеми этими проводами. Все, что мне нужно...
– Сдаться
Без размышлений, Харди пододвинулся в сторону, застонав от собственных усилий. Я скинула башмаки и скользнула к нему, успокаивая свою голову в изгибе его руки. Он глубоко и довольно вздохнул.
Я нежно зарылась носом в его шею, вдыхая его запах. Он пах антисептиком и медицинскими припаратами, словно это был некий новый парфюм «eau-de-hospital». Но под всеми этими запахами, я смогла уловить его знакомый и родной.
– Харди, - прошептала я, поглаживая его запястье, - зачем ты согласился на эту идиотскую сделку с папой и Ти Джем? И зачем потом отозвал ее?
Он дотянулся до моей руки и провел длинными пальцами по раскрытой ладони.
– Я немного сошел с ума в ту пятницу, после встречи с отцом.
– Неужели? Не заметила.
– Я его отвез в мотель, дал кое-какие деньги и приказал испариться. Но, я не говорил тебе... хотя должен был... мы с ним поговорили несколько минут. И он сказал, - Харди умолк, сжимая мою ладонь сильнее.
Я ждала, пока он сделал несколько хриплых вдохов.
– Он разозлился от того, что я пригрозил сделать с ним, если он еще хоть раз позвонит маме, - пробормотал он. – Он сказал, что ему смешно слышать это от меня, потому что именно я стал причиной их свадьбы. Мама прекратила с ним встречаться, но потом ей пришлось вернуться к нему, потому что она узнала, что ждет ребенка. Это моя вина, что она закончила тем, что стала женой этого сукиного сына. Вся ее жизнь превратилась в ад из-за меня. Она страдала...
– Нет. Харди... – Я приподнялась на локтях и заглянула в его темно-голубые глаза. Мое сердце переполняла его боль. – Ты и сам знаешь, что это не правда. Это не твоя вина.
– Но это факты. Если бы не появился я, она бы не вышла за него замуж. А как только он добрался до нее, тут же разрушил всю жизнь.
Я понимала чувства Харди, хоть и не была согласна с его логикой. Но его мучения и иррациональное чувство вины не могли быть сметены банальными разговорами и общими фразами. Ему требовалось время и любовь, чтобы смириться с настоящей правдой. И у меня было и то и другое, чтобы подарить ему это.
Харди поцеловал меня. Его голос был тихим и хриплым.
– Я ненавидел быть его сыном. Я презирал ту часть меня, что была его, низкую, подлую часть сукина сына. И когда Черчилль и Ти Джей предложили мне эту сделку, я подумал, а почему бы и нет. Я все равно собирался оставить тебя. Я любил тебя слишком сильно, чтобы тянуть с собой на дно.
Моя рука поднялась, чтобы очертить четкие контуры его челюсти:
– Тогда почему ты отменил ее? – шепотом спросила я.
– После того, как я немного пришел в себя и подумал, я решил... Я достаточно сильно люблю тебя, чтобы попытаться и заслужить тебя. Я сделаю для тебя все, стану кем ты захочешь. Прошлым вечером я шел к тебе, чтобы молить дать мне еще один шанс. Я холодел от одной мысли, что ты не простишь мне той пятничной ночи.