Голубой человек
Шрифт:
Любопытный взгляд Антошина он встретил широкой улыбкой человека, которому сегодня очень приятно и хорошо живется и поэтому он сегодня любит всех на свете и всем на свете согласен дарить улыбки на условиях взаимности. Антошин подмигнул ему, как если бы они с этим парнем были давно и хорошо знакомы и состояли в одном веселом и увлекательном заговоре.
– Не раз, говоришь?! – Дворника от бесстыдства этих слов чуть кондрашка не хватил. – Сюда и господ не всех пускают, а с очень даже большим разбором… А ты… Не могло этого быть и никогда того не будет, чтобы по этому дому мужичье разгуливало!.. Брешешь ты, анафема, и бог тебя за это накажет!.. Даже слушать противно, до чего ты, аспид, брешешь!..
– Да ну тебя! – сказал Антошин. – Что это за слова такие: «брешешь», «анафема», «аспид»?.. Не умеешь ты с порядочными людьми разговаривать… И двинулся в дальнейший путь.
– Это ты – порядочный человек?! – не поверил своим ушам дворник.
– А неужто ты? – спокойно ответствовал Антошин.
Любопытные у ограды рассмеялись. Разъяренный дворник вынул было свисток позвать городового, но передумал, плюнул и принялся сгребать в кучу шарики конского помета.
Простоволосый парень подождал, пока Антошин с ним поравняется, и протянул ему яблоко.
– На! – сказал он. – Это тебе от меня вроде как медаль… Ну и отчаянный же ты, дьявол! С каким человеком связался!..
Так состоялось знакомство Антошина с Ильей Фадейкиным – ткачом с фабрики товарищества Густав Миндель.
II
Фадейкин шел навестить земляков. Они работали за Пресненской заставой, на Прохоровской мануфактуре. Значит, ему было по пути с Антошиным.
Шли они поначалу молча. У Фадейкина без картуза здорово зябла голова. Надо было поскорее разделаться с яблоками и освободить картуз, а это было нелёгким делом: яблоки были как лед. От них ломило зубы и перехватывало дыхание. Особенно у непривычного Антошина.
– На, погрей немного голову; а то простудишься, – сказал он и напялил на оледеневшую шевелюру Фадейкина свою шапку. Фадейкину она пришлась по самые уши. Так они и пользовались ею попеременно, пока не освободился наконец и фадейкинский картуз.
К этому времени они уже вышли на площадь Старых Триумфальных ворот.
– Здорова! – похвалил ее Фадейкин. – И дом какой агромадный!
Антошину этот четырехэтажный дом был хорошо знаком: дважды привелось ему ужинать с Галкой в этом доме в болгарском ресторане «София», вместе с нею же он покупал в этом доме дорожный будильник в ювелирном магазине. Не хватало на нем только длинной, во весь фасад, на коньке крыши неоновой вывески, сулившей заманчивые выигрыши по трехпроцентному выигрышному займу. Через переулок, на углу Оружейного переулка и Тверской-Ямской белел двухэтажный дом, в котором через много лет обосновался Кукольный театр.
В остальном площадь была совершенно неузнаваема. Посредине, на «пятачке» с небольшой клумбой, заваленной снегом, на том самом месте, где потом поставили памятник Маяковскому, стояла дощатая, похожая на дачный нужник, водоразборная будка. Возле нее, запряженные в обледенелые низкие сани, понуро стояли водовозные клячи с торбами на поникших головах. На санях матово поблескивали обледеневшие бочки с обледеневшими толстенными деревянными затычками. На месте кинотеатра «Москва» чернел одноэтажный деревянный амбар с навесом и вывеской: «Торговля овсом и сеном». Рядом с ним, до самой Тверской-Ямской, прижались друг к дружке три невзрачных двухэтажных домика. В одном была мелочная лавка, в другом – керосиновая.
По другую сторону площади не было еще ни здания Зала Чайковского, ни стоявшего раньше на его месте театра «Зон», ни здания цирка, в котором Антошин, опять-таки с Галкой, не раз бывал, когда там помещался, Театр оперетты. Не было и сада «Аквариум». Нелепо торчали в разных концах площади деревянные телеграфные столбы с белыми чашечками изоляторов.
И все же по отдельным домам, по общему контуру можно было признать в площади Старых Триумфальных ворот будущую площадь Маяковского. Но никто, никогда и ни по каким приметам не признал бы Большую Садовую в той улице, на которую свернули Антошин с Фадейкиным. Утыканная через каждые двадцать саженей телеграфными столбами, с невысокими каменными тумбами, отделявшими узенькие тротуарчики от очень узкой (раза в три уже той, к которой с детства привык Антошин) проезжей части, она прятала свои низенькие, все больше одноэтажные дома в глубине обширных палисадников, огражденных от тротуара невысокими деревянными изгородями, а то и дощатыми заборами. На самом углу, там, где когда-то Антошин не раз стоял в очереди в ожидании билетов в театр «Современник», покосилась от времени и непогоды дощатая полицейская будка, еще более водонапорной походившая на дачный нужник. Возле нее лениво стоял городовой, спокойный, важный, скучный, как осенний дождик.
– Хороша! – похвалил Фадейкин Большую Садовую. – Садов-то, садов… Ровно как в деревне! Ей-богу!..
С яблоками было уже покончено, картуз снова грел ему голову, с веселым человеком познакомился. Настроение у Фадейкина было по этому случаю самое приятное.
– Да, – согласился Антошин, – не шибко столичный вид… Есть у тебя свободное время, Фадейкин?
– Времени, у меня сегодня хватает! – сказал Фадейкин. – Мне на фабрику надо к восьми часам… Прямо некуда мне нынче времени девать.
– Хочешь, зайдем со мной к одному человеку?
– Сродственник?
– Нет, не родственник. Ни разу его не видел и даже фамилии его не знаю.
– Угощение будет?
– Не думаю. Он меня не знает, а я его. Мне хочется посмотреть на него, потолковать. Да я ненадолго, ты не беспокойся.
– А мне чего беспокоиться? Времени у меня невпроворот. А может, мне лучше на улице подождать?.. Я могу и на улице.
– Нет, давай уж лучше вместе. Веселей будет.
– О чем же ты с ним будешь толковать? Это мне непонятно. Вы же с ним не знакомы. И он тебя не звал к себе?
– Не звал. Я о нем в газете прочитал. Он о себе объявление дал, а я прочитал.
– Ишь ты, – уважительно глянул Фадейкин на Антошина, – газеты читаешь! А чего ты такого о нем в газете прочитал?
– Ищет место лакея. Хочу на него посмотреть.
– А чего на него смотреть? – удивился Фадейкин. – Что у него, два носа на личности или у него хвост растет?
– Как тебе сказать, – замялся Антошин. – Понимаешь, человек ищет место лакея. Значит, самолюбия у него, нету. Как будто нет у него возможности поступить на завод или на фабрику рабочим, или на железную дорогу, например…
– Рыба ищет, где глубже, – солидно изрек Фадейкин, – а человек, где лучше.
– А почему же ты сам в таком случае не подался в лакеи?
– Образования не хватает, – сокрушенно отвечал Фадейкин.
– А было бы у тебя образование?..
– А было бы у меня образование, – рассмеялся Фадейкин, – я бы, – он сделал небольшую паузу, – я бы пошел на железную дорогу на машиниста учиться. Очень это прекрасная специальность – машинист на паровозе!..
III