Голубой пакет
Шрифт:
Для подполья было крайне важным иметь радиста-дублера, который в случае нужды мог бы заменить Токарева. Чернопятов, еще живя в доме Головановых, убедился, что Костя — сметливый, серьезный и надежный паренек, что ему, несмотря на молодость, можно вполне доверять.
С разрешения Чернопятова Токарев обучил Костю не только работе радиста-оператора, но и сложному шифровальному делу. Одобрил это начинание и разведотдел Н-ской армии.
В конце апреля сорок второго года Токарев допустил оплошность. Желая хоть чем-нибудь помочь семье, которая его укрывала, он как-то ночью отправился с мешком на станцию, чтобы набрать с платформы, стоявшей в тупике, угля. И больше не вернулся: на другой день Мишу Токарева нашли убитым на путях.
Трудная и ответственная обязанность радиста-шифровальщика легла на Костю.
Мать, конечно, знала обо всем. Но она не вмешивалась в его дела. Больше того: сердцем чувствуя, чем грозит сыну малейшая неосторожность, она помогала ему и во время сеансов дежурила во дворе. А по ночам молила Бога, чтобы Он отвел от сына беду…
Вот и сейчас мать сидела, держа в руках сорочку, и беззвучно плакала от сознания своей беспомощности. Она видела, что юность сына проходит в невзгодах, в смертельной опасности. Кто же повинен в этом? Война, кругом война… Она воспринимала судьбу Кости по-матерински, и сознание того, что он рискует жизнью во имя Родины и что такая жизнь — подвиг, который готовы совершить тысячи сынов народа, не могло умерить ее мучительной тревоги.
10
В кабинете военного коменданта города шло совещание. Тут были офицеры комендатуры, представители местной полиции, сотрудники полевой жандармерии и фельдгестапо, срочно созванные для обсуждения чрезвычайного положения.
Присутствовал и начальник гестапо, хотя он, как и прежде, считал, что розыск машины — не его дело. Он сидел и с наигранным вниманием разглядывал узоры на ковре.
Выступали все, кому не лень. Каждый считал своим долгом высказать какую-то догадку, предположение и хотя бы коротенькое, но собственное, отличное от других, мнение. Потом заговорил комендант майор Фаслер.
— Подытожим, господа, — сказал он. — Как ни печально, но большинство склонно предполагать, что на машину в пути следования совершено нападение. Из этого нам и надо исходить.
— Выходит, по-вашему, — не сдержался начальник гестапо, — что враги захватили живыми курьера с почтой, охрану и затянули их в лес?
— А что? — спросил комендант.
— Куда же девалась машина? — задал вопрос гестаповец. — С машиной им управиться было труднее.
— Они могли угнать машину, — робко высказал свое мнение начальник полиции.
— Нелепость! — воскликнул гестаповец. — Она не могла пройти незамеченной через пункты жандармерии. Мы имеем теперь проверенные данные о всех машинах, шедших в нашем направлении. Машины с курьером среди них нет.
— Что же вы предлагаете? — обратился к нему комендант.
— Искать, — ответил начальник гестапо. — Искать по маршруту ее следования, а не вблизи города…
Вошедший дежурный прервал его и попросил снять телефонную трубку. Гестаповец подошел к телефону.
Звонил его заместитель.
Он доложил:
— Только что видел Филина. Занимательная история. Он получил письмо от небезызвестного Новожилова…
— Командира партизанского отряда? — недоуменно спросил начальник гестапо.
— Совершенно верно.
Все присутствовавшие на совещании замерли и насторожились.
— Дальше! — потребовал начальник гестапо.
— Новожилов хочет прислать к нему свою дочь и просит, чтобы он пристроил ее где-либо в городе на работу, желательно около себя. И советует Филину выдать дочь за свою сестру. Понимаете? Между прочим, эта дочка владеет немецким языком. Филин уверен, что это партизанская разведчица или связная. Он хорошо знает Новожилова и отлично помнит, что у того есть три сына и никогда не было дочери. Я предполагаю, что партизаны замыслили какую-то комбинацию.
— Когда она должна явиться?
— Об этом в письме не сказано, но, очевидно, в ближайшее время.
— Гм… Да… Так… Сейчас я приеду, — проговорил начальник гестапо и положил трубку.
Взгляды всех остановились на нем.
— Что-нибудь новое? — с затаенной надеждой в глазах поинтересовался майор Фаслер.
— Да, новое, — ответил начальник гестапо, — но не имеющее никакого отношения к машине. Простите, но мне надо быть у себя.
Присутствующие переглянулись.
11
От домашних дел Костя освободился в двенадцатом часу ночи. Он успел выкупаться, принес воды из колонки, прополол грядку с луком, поставил подпорки возле расцветающих кустов золотого шара, сбегал к знакомому железнодорожнику и выпросил у него бутылку керосина. Потом он зашифровал телеграмму, спрятал ее и стал ждать своего времени.
Мать уже спала во второй комнате, а может быть, только делала вид, что спит.
Костя прошелся босиком по прохладному полу, вымытому им же, погасил свечку и вышел во двор.
Ночь стояла тихая, теплая. Со станции доносилось пыхтение и гудки маневрового паровоза, свистки сцепщиков и стрелочников, лязг буферов. Костя прошел до калитки и, убедившись, что она заперта, вернулся. Он сел на маленькую скамеечку, сделанную еще отцом, и прислонился спиной к стене дома.
Звезд на небе было такое множество и горели они так ярко, что видны были пышные кусты золотого шара, горшки с фикусами и олеандрами, вынесенные на лето на воздух, скворечня на крыше сарая, береза-двойняшка, растущая в самом углу, у забора…
К сеансу Костя был готов. Он еще ни разу не сорвал ни приема, ни передачи, хотя причин к этому бывало больше чем достаточно.
Как-то весной на станцию прибыл эшелон с вражеской пехотой и простоял двое суток. В саду Головановых ночевал целый взвод, а Косте предстоял прием. И он принял важное сообщение, хотя по двору беспрерывно расхаживал часовой.
А в конце мая у них в доме две недели стоял гитлеровский офицер интендантской службы, занятый отгрузкой леса в Германию. Но и тут Костя ухитрился провести все сеансы. Он забирался на чердак, в погреб, устраивался под открытым небом в саду, укрываясь в специально сделанном окопчике.