Голубой вальс

Ли Линда Фрэнсис

После этого она сосредоточила все свое внимание на боли. Только боль была ее постоянной подругой все эти дни. Кроме фермера, в комнату заходила лишь незнакомая старуха, которая купала ее и меняла простыни.

Однажды, после того как старуха уже вышла, Белл, которая боролась с болью, всегда становившейся сильнее после ее посещений, услышала снаружи ее дребезжащий голос:

– Тут и думать нечего, она никогда больше не будет ходить.

Девочка была потрясена, все ее тело пронизал жгучий страх. Она никогда больше не будет ходить? Разве такое возможно? Наверняка старуха говорит

о ком-нибудь другом. Да, нога у нее сильно болит, но это еще не означает, что она никогда не сможет ходить. Конечно же, нет.

Переведя дух, Белл приподняла простыни и, преодолевая боль, взглянула на ногу. Ведь она должна знать, что с ней. От того, что она увидела, все поплыло у нее перед глазами. С большим трудом ей удалось сохранить сознание. Одна ее нога вся почернела, посинела, распухла и выглядела как карикатура на другую, стройную, прелестную и молочно-белую. И хотя нога вся распухла, Белл могла видеть, что она не такая прямая, какой была прежде.

Вот когда ее высокой волной с головой накрыло отчаяние.

Что произошло с ее ногой? Она попыталась вспомнить, но память отказывалась ей служить. Она закусила нижнюю губку, по щекам покатились обжигающе горячие слезы. Ее сил хватало только, чтобы не закричать.

– Я хочу домой!.. – молила она сквозь слезы.

– Ты дома.

У нее перехватило дыхание.

– Нет, я хочу к себе домой, – упрямо твердила она, размазывая слезы. – Хочу к себе домой… – Она хотела добавить: домой к отцу, но что-то ее остановило. Видимо, страх перед возможным ответом? Точно она и сама не знала и вместо этого сказала: – Я хочу спать в своей мансарде. – В этой же комнате не было ни света, ни окна, откуда она могла бы глядеть на мир в лучах солнца или на небеса в звездном сиянии. – Я не должна быть здесь. Мое место – в своем доме.

– Ты – моя жена, – сказал он, с шумом захлопывая большую черную Библию.

В тот же миг Белл забыла про окна и звездные небеса.

– Жена! – выдохнула она, ошеломленная. Хотя, конечно, все время эта мысль подспудно таилась где-то в ее сознании. Тринадцать – магическое число. И еще кольцо. – Как это может быть?

Он как-то странно поглядел на нее:

– Ты не помнишь?

Белл и в самом деле не помнила. Ее память хранила только ее приготовления к возвращению отца, рисунок, пирог – и ничего больше.

Она отвернула голову, отказываясь ему поверить, убеждая себя, что все это кошмар, который скоро рассеется, и, проснувшись, она окажется в своей кровати, вдали от этого человека и его дома. Отчаяние, которое она теперь постоянно ощущала наряду с болью, перешло в какое-то другое чувство, хотя она и не могла бы сказать, какое именно. Она только знала, что сильно изменилась, даже переродилась. Холли Голубой Колокольчик перестала существовать. Маленькая девочка, которая танцевала в объятиях своего отца по грубо отесанному полу, исчезла, как исчезает задутый огонек свечи. И когда, повернув голову, она увидела прекрасно отделанную мебель и дорогие ковры, поняла, что это не сон, а самая настоящая явь. Резко изменились и ее мысли. Старые, привычные приобрели какой-то новый оттенок, а то и стали неузнаваемыми.

Дни превращались

в недели, недели – в месяцы, но каждый раз по утрам она просыпалась в доме фермера, в его постели.

Жена. Ее юная грудь болезненно сжималась, когда она вспоминала об этом. Женой была ее мать. Женой была миссис Уилмонт, имевшая собственное торговое дело. Но они были взрослыми женщинами. А вот она совсем еще девочка. По ее летам ей полагается учиться в школе, заниматься арифметикой, читать учебники. Какая из нее жена? Жены не играют в куклы, не купаются в прудах весной и летом.

Сколько ни раздумывала, Белл не могла или не хотела понять. Но хотя она в точности и не знала, что значит быть женой, под ее кроватью, словно страшные чудища, прятались смутные догадки и страхи. Фермер никогда не засиживался в комнате и ничего не объяснял, а сама она не решалась задавать вопросы.

Жена! Как странно, что ее называют теперь этим словом, думала она, и ей казалось, будто она плавает в каких-то мутных, непроницаемых для взгляда водах. Миссис Брэкстон. Это имя возвращало ее на реальную почву. Но ведь она даже не знает его христианского имени. Она жена человека, полного для нее незнакомца.

Когда фермер бывал в ее комнате, он редко притрагивался к ней, редко с ней разговаривал, только смотрел на нее, особенно когда полагал, что она спит.

Постепенно Белл приспособилась сидеть на плюшевых подушках. Время от времени она вспоминала о Дне святого Валентина, но всегда старалась заглушить это воспоминание. Понемногу она стала создавать свой собственный, воображаемый мир, откуда изгоняла смутные, отрывочные воспоминания о реальности. И со временем мир воображаемый и мир реальный слились в одно трудноразделимое целое. И все, что отражалось в ее сознании, представлялось ей совершенно истинным.

Мало-помалу она научилась спускать ноги с кровати, но, как и предрекла старуха, ходить не могла. Белл откидывалась спиной на свой перьевой матрас и, болтая ногами, с трудом удерживалась от слез. Она уже успела усвоить, что от слез нет никакого прока. Ее отец все равно не вернется, а нога не заживет. И девочка так и не давала воли накипающим слезам.

Однажды фермер принес ей самодельный костыль. День стоял солнечный, спальня была наполнена светом. За все те годы, что ее отец работал на хозяина, она так ни разу не видела его вблизи. А с тех пор как жила у него в доме, видела лишь в полутьме. Неудивительно, что ее детскому воображению он рисовался этаким безобразным, в бессчетных шрамах чудовищем. Но этот человек вовсе не был чудовищем.

Волосы у него были белокурые, и выглядел он куда моложе, чем она представляла себе, хотя в ее глазах он и был старым. Как бы там ни было, ему уже явно перевалило за тридцать. И Белл он казался дряхлым стариком. Глаза у него были голубые, кожа гладкая, белая. Под ее изучающим взглядом он явно чувствовал себя неловко. Но не только не ушел, а даже подвинулся ближе.

Сердце у Белл тревожно забилось. Она откинулась на подушки. В комнате было очень жарко, и еще до прихода фермера она отбросила в сторону одеяло и пододеяльник. Когда она хотела было прикрыться, он схватил ее за руку.