Голубые люди розовой земли (Рис. М. Скобелева и А. Елисеева)

Мелентьев Виталий Григорьевич

«Одним словом, можно сказать, что все дело в чуть-чуть…»

Пока Зет стоял у пультов управления, Юрий и Квач по переходам и спиральным, теперь очень узким коридорам прошли куда-то в самый трюм корабля, где помещались кладовые запасных материалов и оборудования. Здесь было шумно и сильно пахло чем-то свежим и резким.

— Двигатели близко. Как ни защищаемся от радиации, однако не помогают даже нейтринные перегородки. От этого много озона.

Наверное, это было именно так, потому что в кладовых действительно пахло так, как пахнет на Земле, когда пройдет гроза или как возле высоковольтных передач в безветренный, истомный день. И все-таки, уже на всякий случай, Юрий

спросил о том, что всегда волновало людей на его Земле. Волновало так, что они постоянно писали об этом в газетах и говорили по радио.

— А это облучение не опасно?

— Если просидеть здесь несколько недель — наверно, в организме что-либо изменится. Но если мы пробудем в кладовых несколько часов — так это даже полезно. Организм взбодрится и будет лучше работать. Давай-ка начнем.

Но с чего начинать, Юрий не знал. В кладовых стоял тот зеленоватый не полумрак, а полусвет, который жил на всем корабле, если не включалось специальное освещение.

В этом полумраке-полусвете глаза улавливали очертания многих непонятных или почти понятных вещей. На стенах висела одежда: прозрачные комбинезоны, которые Юрий уже видел на космонавтах, и комбинезоны непрозрачные, видимо, очень толстые, а потому даже на вид «неповоротливые». На стеллажах лежали поблескивающие детали, трубки, колеса, стояли уже готовые приборы или их блоки; громоздились ящики и ящички, колбочки, сосуды, стеклянные или похожие на стеклянные банки и баночки. А дальше, за стеллажами, горбились машины, какие-то аппараты, блестящие и непонятные.

К одному из таких аппаратов и подошел Квач.

— Ну вот тебе наши вездеходы и… везделеты. А при случае и вездеплавы.

К такой удивительной машине нельзя было относиться без всемерного уважения и даже восхищения. И Юрка приготовился восхищаться. А восхищаться, как оказалось при ближайшем рассмотрении, было нечем.

Невероятная машина прежде всего была некрасиво-угловатой, как бы собранной из призм. Каждая большая призма, в свою очередь, была составлена из призмочек меньшего размера, а те из еще меньших. И все они были прозрачны. Под ними, в чреве машины, призрачно и расплывчато чернели и краснели какие-то детали и узлы.

— Зачем… она такая? — спросил Юра.

— Все сделано так, чтобы каждая точка машины имела угол преломления.

— Чего-чего?

— Угол преломления. Неужели не понимаешь? — недоверчиво спросил Квач.

— Если честно — не понимаю.

— Нам приходится высаживаться на совершенно неизвестных планетах. Правда, роботы дают нам хорошую информацию, но вся она все-таки требует проверки на месте. И вот, представляешь, мы высаживаемся… А на планете, например, еще низшая цивилизация. И разумные существа имеются, и даже техника у них есть очень неплохая, а цивилизация все-таки низшая.

— Это ж почему так? Техника есть, даже неплохая, а цивилизация — низшая.

— Все дело в том, куда направлена эта самая цивилизация. У низшей, на каком бы уровне там ни стояла наука и техника, пусть даже на самом высоком, она всегда приспособлена к войне. У высшей — к миру. Низшая обязательно думает над тем, как бы половчее убить человека, разумное существо. Высшая, наоборот, как бы сделать жизнь человека, разумного существа, как можно лучше, прекрасней, интересней и полней. Так вот, представляешь, высаживаемся мы на какой-нибудь планете,

а нас встречают оружием. Что нам делать? Конечно, у нас тоже есть, чем ответить, но ведь это значит, мы тоже должны убивать. А мы — представители высшей цивилизации. У нас войн нет. Я бы и сам это слово не вспомнил, если бы ты его не подсказал. И тебя бы мы не взяли, если бы не узнали, что в вашей стране войны не в почете. Вот. Так что же нам делать на такой враждебной планете? Прежде всего — смотреть. Наша машина к этому и приспособлена. Она создана как бы из кристаллов. Сквозь них все видно, но если даже в нее попадает… какой-нибудь снаряд или смертоносный луч, он не сможет принести заметного вреда, потому что каждая точка машины имеет отличный угол преломления. Ни снаряд, ни луч не смогут проникнуть в глубь машины — он обязательно отразится от нее или… Ну, как бы тебе сказать…

— Срикошетирует?

— Вот-вот!… Именно срикошетирует. Отскочит рикошетом. Понял? И дело тут не только в том, что мы можем встретиться с враждебными существами. Можем встретиться и с загадками природы: вдруг попадутся какие-нибудь невероятные лучи. И еще — машина построена так, что, если мы что-нибудь прозеваем и свалимся, например, с кручи, она не разобьется. Призмы и призмочки примут удар на себя, а мы внутри будем целенькими.

Квач тяжело перевел дыхание и вытер пот со лба.

— Слушай, Юрка, ты меня поменьше спрашивай о теории. Так долго разговаривать мне трудно. Это ты к Миро… Или к Тэну. А я лучше тебе покажу, как ею управлять.

Квач открыл дверь, и они вошли внутрь универсальной машины. Вспоминая свои земные машины и машины из фантастических повестей, Юра приготовился увидеть россыпь кнопок, тумблеров и сигнальных лампочек. И, конечно, приборов. Но он опять ошибся. В машине не было даже руля. Просторные сиденья, ящики, полочки и крючки. А руля нет.

— Как же ею управлять? — удивился Юрий.

— Очень просто. Смотри.

Квач сел на переднее сиденье, а рядом уселся Юра.

— Смотри на мои ноги, — сказал Квач.

Там, внизу, как и у всякой автомашины, было три педали.

— Вот и все. Когда ты включишь атомный двигатель, управлять тебе придется только ногами. Правая педаль — педаль скорости. Чем сильнее на нее жмешь, тем быстрее скорость. Левая — педаль поворотов.

— Но ведь машина-то и везделет, и вездеплав…

— Ну и что? Если попадешь в воду, она поплывет. А нужно взлететь, нажми педаль скорости посильнее — она взлетит. У нее же нет колес, как ты заметил. Она же на воздушной подушке. Двигатель нагнетает воздух под днище, и машина приподнимается над грунтом или над водой и летит.

— А если под водой…

— Ну так уменьши обороты. Она потонет, а малые обороты все-таки будут толкать ее вперед. Или назад — как ты хочешь…

Как всегда, все было правильно. Но Юра уже не был тем несмышленышем, тем салажонком, которым он был в первые часы пребывания на корабле. Теперь он не только приобрел космические инстинкты и привычки, но и космическое умение думать. Нет, теперь он ничто не принимал на веру, даже если все казалось совершенно правильным. Вот поэтому он и спросил:

— Послушай, Квач, а как же ваша машина будет двигаться на планетах, на которых нет атмосферы?

— «Как, как»! — передразнил Квач. — Так и будет двигаться.

— Нет, — твердо сказал Юра, — на таких планетах она двигаться не будет.

— Это ж почему? Всегда двигалась, а тут ты скажешь, и она остановится?

— Остановится и с места не сдвинется.

— Это ж почему?

— Потому что нет воздуха.

— Где нет воздуха? — рассердился Квач.

— На планетах, где нет атмосферы.