Голубые молнии
Шрифт:
Свой авторитет Сосновский укрепил в тот же день с помощью несколько необычного педагогического приема. Около девяти вечера, в личное время, в палатку заглянул Хворост и, хитро подмигнув, высунул из кармана головку зеленоватой бутылки.
Сосновский молча и понимающе кивнул и указал глазами в сторону кустарника на другой стороне оврага.
Так же молча он направился туда, а за ним с минутным интервалом в целях конспирации проследовали Хворост, Костров и Щукин.
Забравшись в кустарник, все уселись по-турецки, в кружок. Потирая руки, Хворост достал бутылку, подкинул на руке.
—
— Я не знаю? — Хворост был возмущен. — Да я…
— Дай, покажу, — потребовал Сосновский, чуть-чуть повысив голос, и, когда Хворост нехотя протянул ему бутылку, резким и коротким движением разбил ее о камень. — Вот так с ней обращаются, — сказал он опять очень тихо. — Ясно? По крайней мере, на все время, что мы здесь. Вопросы есть?
И он обвел своих потрясенных товарищей спокойным, внимательным взглядом.
Потом встал и неторопливо пошел обратно в лагерь. Первым нарушил молчание Костров.
— Выпили, — констатировал он с явным злорадством, непонятно к кому относившимся.
— Ну ладно, ну погоди… — бормотал Хворост, — ничего, ничего…
Щукин только махнул рукой.
Утром Ручьев, засунув руки в карманы, стоял перед боевым листком и с улыбкой невыразимого, как ему казалось, презрения читал бичующие сатирические строки:
Ручьев что днем, что ночью руки В карманы убирает, А как услышит ложек звуки, Их тут же вынимает.Под обличительным четверостишием был изображен солдат с четырьмя руками — две были глубоко засунуты в карманы, а две жадно хватали ложки и дымящиеся котелки.
— Поэт… Бальмонт… — вложив в эти слова всю иронию, на какую был способен, громко произнес Ручьев и оглянулся. Но заряд пропал даром: поблизости никого не было.
— Взвод, выходи строиться! — раздалась громкая команда.
И Ручьев, выпростав руки из карманов, побежал к месту построения.
На следующий день была экскурсия. Старший лейтенант Копылов намерен был в соответствии с традицией провести своих подопечных по расположению части, все показать, объяснить. Пока в общих чертах.
Современный военный городок, в котором квартирует дивизия, это целый город. И совершить по его расположению экскурсию дело крайне увлекательное.
— Это гостиница, — кивком головы Копылов указал на аккуратное двухэтажное здание, расположенное у ворот.
— Для кого? — раздался из рядов чей-то голос.
— Для твоей девушки, — ответил Копылов. Послышался смех. — Вот приедет к вам в гости девушка, или мать, или бабушка, остановится в этой гостинице. А вопросы, между прочим, будете задавать, когда скажу.
— Ясно, — раздался тот же голос.
— Спасибо, — поблагодарил Копылов под новый взрыв смеха. — Это, — продолжал он. — штаб. Там командир части, службы, дежурный по части и так далее. Там же Знамя части. Около него находится пост № 1. Его доверяют обычно лучшим солдатам части. Хотелось бы, чтобы вы тоже побывали на этом посту.
Копылов, как заправский экскурсовод, вел своих людей — ему не хватало только
— Клуб. Думаю, не каждый населенный пункт может похвастаться таким.
Действительно, огромный зал, отделанный деревянными панелями, фойе, библиотека, широкие лестницы, просторные буфеты — все было настолько городским, что у Ручьева заныло сердце.
— В казарму не веду, переедете — сами познакомитесь, — продолжал Копылов. — А вот тут придется задержаться. Тут вы будете проводить немало времени. Это спортивный городок.
Некоторое время солдаты стояли молча. Спортгородок и впрямь был великолепен.
В огромном неглубоком котловане меж газонами и цветочными клумбами, на плотно утрамбованных песочных площадках стояли десятки перекладин, брусьев, помостов с наборами гирь, гантелей, штанг, гимнастические скамейки. Ввысь вздымались столбы, с перекинутых по ним балок спускались шесты и канаты. От площадки к площадке шли прямые асфальтовые дорожки. Снаряды были выкрашены белой и красной краской. И эти краски, и яркость цветов и золотого песка, и зелень травы создавали какое-то приподнятое, радостное настроение. Больше всего поражали удивительная чистота и аккуратность всех этих цветников, газонов, дорожек. Нигде ни единой бумажки, щепки, бечевочки. Казалось невероятным, что с утра до вечера посменно несколько сот человек занимаются здесь спортом.
Вокруг на зеленых валах шелестели листвой липы.
Одну из сторон прямоугольника, в котором располагался городок, занимало странное сооружение.
На высоких столбах из конца в конец, то поднимаясь на пятиметровую высоту, то опускаясь, бежал эдакий рельсовый путь из балок с поперечными частыми шпалами в виде круглых жердей. Это было похоже на транспортер для багажа, который Ручьев видел однажды на московском аэродроме, когда встречал прилетавшего из-за границы отца.
Тоже вот такие круглые жердочки — они вращались, и по ним скользили чемоданы, сбрасываемые без особой деликатности с грузовых тележек.
Только здесь жердочки не вращались, они были намертво зажаты между балками и сверкали полированной желтизной.
Заметив любопытство солдат. Копылов усмехнулся.
— Вот подтягиваетесь за жердочку на одном конце и, перебирая руками, на весу, двигаетесь до другого конца. Общая протяженность метров сорок. Кто хочет попробовать?
— Я, я, я, — раздались голоса.
Первым выскочил Костров. Сбросив ремень, он ловко подтянулся. Вверх, вниз, снова вверх и все время вперед от жердочки к жердочке. Постепенно движения его стали замедляться. У главного подъема он уже еле двигал руками и наконец спрыгнул на дорожку.
— Ну что вы, товарищ гвардии старший лейтенант. — Костров махнул рукой. — Тут и в спортивном костюме не одолеть, а уж в сапогах-то…
Копылов улыбался.
— Вот командующий к нам приезжал и, когда сюда пришел, то же самое сказал. Мы его попросили вызвать любых троих, первых попавшихся. И все трое одолели.
Солдаты молчали, недоверчиво поглядывая на Копылова. Еще несколько человек попробовали свои силы, но также безуспешно.
— Ничего, — утешил Копылов, — держу пари с любым, что к концу службы будете на этой штуковине, как на бульваре, прогуливаться. Еще песни напевать.