Голыми глазами (сборник)
Шрифт:
Повсюду шуршали деньги.
Фуникулер возносил к уже зажегшимся наверху огонькам и спускал нагулявшихся вниз, к повседневным заботам.
В окне проплывающего мимо лепного дома застыла декольтированная старуха с малиновым овалом помады на пудреном меловом лице и неестественно черными волосами.
Она казалась большой фарфоровой куклой в витрине.
И не понять было, сожалеет ли она об уходящем времени.
Серая
Памяти Арво Метса
– Сыктыв-карр! Сыктыв-кар-рр!
А еще чуть подальше:
– Печор-р-ра!
Теперь я знаю, откуда прилетают к нам на зиму эти невзрачные серые птицы.
Они прилетают из окруженного болотами и рассованными по лесам лагерями вечноссыльного города, упирающегося Коммунистическим проспектом в низенький вокзал с единственной круглой башенкой под непомерным острым шпилем – как воспоминание о безнадежно далекой Петропавловской игле.
Туда добираешься черт знает сколько времени.
Давно миновал запавший в душу вокзал в Ярославле, выстроенный в том приподнятом южном стиле, с аркадами и гроздьями молочных фонарей, что так любили в сталинские времена и что всего более подходит для торжественных встреч под оркестр.
Поезд, спотыкаясь, взбирался на мосты, переваливал через речки, обгонял мутноглазые короткие электрички.
Окрестности всё мельчали, теряя краски.
А дорога все длилась.
К счастью, я путешествовал не один.
Попутчик мой был эстонец в самом лучшем смысле слова: интеллигентный, тихий и болезненный.
По утрам он негромко беседовал сам с собой, шуршал бумажным пакетом и грыз припасенные из дому сухари.
Ссыльный город походил на заброшенную новостройку сразу и 30-х, и 50-х, и 70-х годов.
Правда, и тут уже попадались на глаза вывески вроде «Парикмахерские услуги для собак».
В ресторане «Центральный» крепкие молодые люди всякий вечер заказывали «Мурку».
В витринах краеведческого музея лежали деревянные рыболовные крючки и обломки деревянного бога.
Над ними парило на ниточке хищное чучело птицы с воблой в когтях, изображавшей пойманную рыбу.
Местная культура усердно замешивалась на этнографии, и в какой-то момент мне тоже захотелось стать классиком коми литературы.
Но меня не устраивал здешний быт.
Помимо того и этого света есть, вероятно, области, не проходящие ни по тому, ни по другому ведомству, о которых Творец просто позабыл и оставил, как нерадивый школьник, обширные белые проплешины на заштрихованной контурной карте.
И потому при их посещении всего более запоминается дорога – туда и, если повезет, обратно.
…В соседних купе веселились изъеденные
Я вышел покурить на площадку.
«Вельск. Стоянка 10 минут», – объявили по громкой связи.
Во мраке желтели огоньки. Какие-то полукруглые металлические лабазы проступали в лохмотьях метели.
– Ну, это вряд ли центр мироздания, – пробормотал я обычную пошлую присказку.
– Что вы! – отозвался у меня из-за спины молчавший до того в дыму курильщик. – Это у них и есть райцентр.
Десять лет спустя
маленькой Жанне французской из отдела виз
Провинция
великие кунсткамеры цивилизации
арль ним авиньон оранж
разбросаны на пятачке в охвате пригородной электрички
в маленьком храме
сельская дева мария грустит в каменном веночке
со звездочками европейского сообщества
испытав нашествие варваров на мотоциклах
средневековый город кажется вымершим
и только звяканье обеденной посуды из-за ставен
выдает присутствие обитателей
в окна автомобиля
порывами заносит фиолетовый запах лавандовых полей
тут даже женские трусики
вероятно пахнут лавандой впитав ее запах
среди белья в шкафу
или во время прогулок
Городок мелкими буковками
десять лет спустя
париж не казался уже иной планетой
за эти годы и москва вернула себе облик города
победней побезалаберней погрязней
но европейской столицы
иное дело населенные пункты из тех
чьи имена наносят на карты мелкими буковками
быть может главное преступление коммунистической орды
в истреблении русской провинции
она не кишела изобилием
но даже в захудалом городишке имелся свой богатей
и время от времени он жертвовал то на храм
то на картинную галерею
то на мостовую и фонарь на площади
варвары скачали все деньги в одну казну
и обнажили повсеместно дно жизни
в мерзких лужах и уродливых пыльных колдобинах
оно не скоро зарастет