Гомо акватикус
Шрифт:
Всеволод дает свою запасную маску. Но чужая, неотрегулированная маска примыкает неплотно, и вода быстро подымается до самого кончика носа. Освободиться от воды, попавшей в маску, нехитро. Надо лишь до отказа запрокинуть голову и выдохнуть немного воздуха через нос. Но если это следует делать через каждые двадцать-тридцать секунд, пока не затопило глаза, — удовольствия мало. Но делать нечего, сам виноват. Главное, теперь не нахлебаться носом воды, не закашляться. Тогда до беды — шаг.
Описав вираж вокруг подводного дома, в течение нескольких
— Нет, дело совсем в другом, — уже на берегу объяснил Всеволод. — Это погибли рыбы, раненные при поимке, доставке и заселении вольера.
Джус приглашает посетить подводный колокол. Подплываем к открытому люку. Просунув в него голову и сняв маски, отключаемся от аквалангов и вдыхаем несколько глотков воздуха из колокола.
Всеволод делает жест, обращая мое внимание на ремни, висящие по сторонам колокола.
— Это предохранительные пояса, спасающие акванавтов от ушибов, прежде чем водолазный колокол поднимут на поверхность и состыкуют с береговой декомпрессионной камерой.
Затем опускаемся на самое дно, на глубину тридцати двух метров, — к якорям, которые удерживают подводный дом. В роли одного из них — обезвреженная морская мина, из тех, которые в войну называли «рогатой смертью»… Несмотря на большую глубину и мутную воду, хорошо видно, на каком головокружительном склоне обосновался «Садко».
На память о посещении подводного дома фотографируюсь с Кессонкой. Тем временем с берега напоминают о том, что время нашего пребывания под водой истекло, и мы, не мешкая, покидаем «Садко».
За спиной с шумом вырываются из легочных автоматов и, опережая нас, несутся к поверхности моря пузыри отработанного воздуха. По мере того как падает окружающее давление, они увеличиваются и становятся похожими на опрокинутые вверх дном сверкающие чаши из ртути…
После бала
Вторник, 28 октября — последний день подводной вахты. Завершив намеченную программу исследований, акванавты не без грусти покидают свой дом. С ними и Кессонка. Она настолько привыкла к новым условиям жизни и к своему главному покровителю Вале Безза-ботнову, что однажды, когда тот опустился в нижний отсек и надел акваланг, она, преодолев извечную кошачью водобоязнь, отважно бросилась вслед за ним в открытый люк…
Эксперимент под водой окончен, но акванавтам, как прежде испытательному экипажу, еще предстоит провести немало времени в заточении в декомпрессионной камере.
А к вечеру на море разыгрался свирепый шторм. Его принес циклон, менее чем за сутки — быстрее курьерского поезда — примчавшийся сюда от границ Дании, где он зародился. По пути следования через Западную Европу, Украину и Северный Кавказ сила циклона непрестанно возрастала, захватывая огромные массы воздуха.
Прекратили работу все черноморские и азовские порты. Стоящие в гаванях корабли начали спешно бросать якоря, надеясь благополучно переждать непогоду.
Но шторм продолжал усиливаться и в ночь на 29 октября достиг двенадцати баллов!
В Очакове скорость урагана возросла до тридцати метров в секунду. В Туапсе — тридцать четыре, в Херсоне, Краснодаре и Анапе — до сорока!
Взлетали на воздух газетные и овощные киоски, звенели раздавленные ветром торговые витрины, рвались электрические провода, трещали деревья… С невероятным грохотом обрушивались на берег волны. Севернее Батуми косматые водяные валы громоздились на десятиметровую высоту!
Сильнейший ветер с берега почти на метр снизил уровень моря у одесских причалов. Зато у Таманского полуострова вода поднялась на целых два с половиной метра. Море вышло из берегов и хлынуло на сушу…
Такого разгула стихии давно уже не помнили жители окрестных мест и черноморские моряки.
Немало бед натворил шторм по берегам Абхазии. Досталось и лагерю ленинградских акванавтов, несмотря на заблаговременно принятые меры. Почти никто не спал. Время от времени срывало крепления то у одной, то у другой палатки, и надо было тотчас устранять повреждения, пока не смело с места всю полотняную хижину.
Сквозь металлические стены декомпрессионной камеры хорошо было слышно, как беснуется шторм. Гулко отдавались удары прибоя и доносился отчаянный скрип дощатых береговых построек.
Три дня длилась кутерьма на море. И вот снова тепло и солнечно — как будто ничего и не было.
30 числа срок карантина в барокамере истек, и акванавты, успевшие отвыкнуть от яркого дневного света, появляются перед теми, кто, не зная устали, заботился о них все эти дни. Акванавтам, взволнованным оттого, что ступили на твердую землю и вновь видят и слышат друзей, торжественно вручают букеты хризантем, фотографируют их.
Вечером в лагере состоялся банкет. В просторной многоместной палатке, служившей камбузом, установили столы, на которые взгромоздили батарею прославленных абхазских и грузинских вин. Стены банкетного зала разукрашены шутливыми рисунками и стихами, живописующими историю «Садко-3». Это постарались Слава Коваленко, Джон и Саша Агарков, шеф гидрометеослужбы лагеря. Веселье продолжалось далеко за полночь — впервые за много дней, прожитых акванавтами на берегу Черного моря.
Не обошлось и без курьезов.
Глубокой ночью, когда все спали, в палатку забрались воры и украли магнитофон. Кто-то прибрал к рукам и знаменитость экспедиции — Кессонку…
В затишье акванавты еще не раз навещали станцию под водой, подготовив ее к эвакуации. Как оказалось, из-за шторма дом сполз по склону на глубину сорока метров. Сам дом остался невредим, но вольер изрядно помяло. Что касается его обитателей, то они, конечно, разбежались кто куда.
Экспедиция подходила к концу. И с каждым днем «чемоданное» настроение все сильнее одолевало акванавтов.