Гончаров идет по следу
Шрифт:
Уже с порога я понял, что в своей кухонной резиденции Милка принимает гостей. Раскрасневшийся от непомерного количества выпитого чая, за столом пыхтел коротышка. Видимо, их беседа носила столь увлекательный и злободневный характер, что меня они заметили не сразу.
— Вот вы женщина неглупая, — заблуждался капитан, — скажите, на кой они черт мне сдались, эти демократы? Кругом сплошной беспредел и рэкет. Работы прибавилось, а зарплата убавилась. При коммуняках был порядок и уверенность в завтрашнем дне, а что сейчас?
— А сейчас, чтобы вырвать зуб, отнеси и положи двести рублей, — подпевала
— В тумбочке! — заходя на кухню, зло посоветовал я. — Что вы как грачи раскудахтались? Или заняться больше нечем? Лаврентия Павловича на вас нет, политики кастрюльные. Попали в дерьмо, так сидите и не чирикайте. Капитан, пойдем в кабинет.
— Чего это ты, Константин Иваныч, такой грозный? Мы же просто так, языки чешем.
— От того и злой. Что там у тебя, рассказывай.
— Корочку хлебную я принес. С тем характерным прикусом она была одна. Погляди. — Из бумажного конверта Оленин извлек почти целый кусок черного сухаря с единственным надкусом. — Ты посмотри и верни, я его незаметно подброшу в общую кучу, а то получится преступное сокрытие улик.
— Можешь забрать его прямо сейчас.
— Что же, я зря старался? — обиделся околоточный.
— Нет, не зря, я уже увидел то, что мне нужно, а догрызать его я не собираюсь.
— И что же ты увидел? — вроде безразлично спросил он.
— Федорыч, перестань финтить, когда я что-то пойму, то сам тебе обо всем расскажу, кажется, у тебя еще не было оснований подозревать меня в мелочной скрытности.
— Ни Боже мой! Грех даже думать о таком. Благодаря тебе я сегодня герой дня. Я доложил так: проводя, мол, профилактический осмотр чердака с целью выявления бомжей, мною обнаружены… и так далее.
— Ну вот и отлично, что там у нас еще?
— Ничего интересного, кроме того, что в щелях между кафелем как на стенах, так и на полу найдена засохшая кровь. Завтра станет известно, принадлежит она расчлененному трупу или нет.
— А чье это тело? Хотя бы предположительно.
— Пока ничего конкретного они сказать не могут, но квартирант носил одежду пятьдесят четвертого размера, и именно такие габариты имеет безголовый труп.
— А голову, конечно, не нашли.
— В том-то и дело, что нет. Весь чердак по три раза прошмонали — и ничего. Нет головы, хоть ты лопни. Наверное, в мусорку выкинули или еще что отчебучили.
— Скверно. Без головы плохо даже покойнику. Больше ничего?
— Есть еще один прикол, но это уже мое личное наблюдение, и им я гордиться вправе. Среди шмоток квартиранта была одна кожаная куртка, самая обычная, черного цвета, с меховым воротником. Но меня она сразу заинтересовала.
— И чем же она привлекла внимание славного околоточного Оленина?
— Своей величиной. Она, представь, по крайней мере на пару размеров меньше, чем остальные вещи квартиранта. Я внимательно, по шовчикам, ее рассмотрел, и знаешь, что увидел? — Капитан сделал многозначительную паузу, словно собираясь декларировать изобретение вечного двигателя. — Я обнаружил дырку в кармане.
— А за подкладкой килограмм золота, — ощерившись, добавил я.
— Нет, Иваныч, это было сквозное отверстие, кто-то в кого-то стрелял через карман.
— Оригинально. И кто это вдруг решил возродить добрые бандитские традиции полувековой давности?
— А кто его знает, скорее всего, убивали того самого человека, которого потом разделали. Стреляли
— Ну что же, Федорыч, поработал ты на совесть, это дело следует отметить.
— А вот личность повешенной женщины до сих пор установить не удалось.
— Ничего страшного, возможно, завтра я тебе помогу и с этим вопросом, а теперь забудем о делах, по маленькой — и спать. Устал я сегодня как черт.
— Я тоже, поэтому «маленькую» давай отложим до лучших времен.
— Не возражаю, — согласился я. — Такая возможность нам представится завтра.
Врач судебно-медицинской экспертизы опоздал на час и появился только в восемь. На удивление он был трезв как стеклышко и даже его вечно оплывшая физиономия сегодня была свежа и ухожена. Наверное, помимо запланированного, ожидается дополнительное затмение солнца. Однако, заговорщически пощелкав по крышке своего неизменного «дипломата», он тут же разрушил все мои иллюзии:
— Спиритус грандиозус! Колоссаль! Тебе принес.
— Как это ты по дороге его не уговорил?
— Не пьем мы, Гончаров, нынче это не в моде.
— Захарыч, не пугай так жестоко. А то ведь и родить можно.
— Нет, я говорю вполне серьезно.
— И давно это у тебя началось?
— Третий месяц пошел.
— Ну тогда не страшно, это пройдет. Просто банальная дамская задержка. Или тебя закодировали?
— Ага, начальница наша. Так закодировала, что до сих пор в глазах темно. Я последнее время как на работу приходил, так сразу прямым ходом к девчонкам под капельницу. Они меня прокачают, все дерьмо выведут, и вроде как ничего, иду к столу на трудовую вахту, а после работы опять рогом в землю. Прожил я так последние полгода: вечерком — в стакан, а утром — под капельницу. В конце концов привык к такому режиму, как наркоман все вены себе исколол. И тут эта горгона, Наталия Георгиевна, запретила выдавать мне физраствор. Я ей говорю: что же ты, блоха пернатая, делаешь, ведь загнется раб Божий Корж. А она отвечает: лучше тебя один раз похоронить, чем каждый вечер натыкаться на твою пьяную харю, да и раствор нынче не даром дается. Ну в тот раз меня еще почистили по полной программе, а к вечеру я нализался по новой. Думал, она шутки шутит. Ан нет. Я по привычке в девчонкам, а они в отказ. Говорят, что ключи от склада эта убийца забрала себе. Я к ней, то да се — бесполезно! Говорит: я тебя предупреждала и нет моих принципов, чтобы слово свое не держать. И более того, приказ о твоем увольнении подготовлен, но пока бездействует в столе. Доставать я его оттуда не буду, это сделаешь ты сам, если еще хоть раз увижу тебя в непотребности. Чуть я тогда дуба не дал. А жить-то хочется, кушать надо, а кому нужен старый алкоголик, который только то и может, что вспарывать брюхо да пилить черепа.
— С тобой все ясно, — прервал я затянувшуюся исповедь сизого носа. — Передавай привет Наталии Георгиевне и скажи, что ее политика единственно верная и дело ее правое. А теперь перейдем к делу. Что ты можешь сказать по существу поставленных мною вопросов?
— Во-первых, с тебя причитается. После твоего звонка я добровольно вызвался потрошить твою бабу и проканителился с ней до сего времени.
— За что я очень тебе признателен. Рассказывай.
— А чего рассказывать — я уже написал заключение, бери да читай.