Гонимые
Шрифт:
Не спуская настороженного взгляда с Чиледу, всадник напряженным голосом поздоровался. Чиледу ответил невнятно, его руки сжимали лук, готовые в любое мгновение натянуть тетиву.
Всадник, окинув взглядом поляну и, видимо, убедившись, что здесь больше никого нет, успокоился, насмешливо спросил:
– Чего ощетинился? Откуда такой взялся?
– Издалека, – буркнул Чиледу, опустил лук, присел к огню.
– Меркит? – спросил всадник.
– Да.
– Это сразу видно. Всякий другой пригласил бы гостя отведать пищи, освежиться кумысом – так велит обычай степняков. Древние обычаи не для вас, заносчивые меркиты?
– А
Всадник засмеялся.
– С этого бы и начинал. Но я не буду пить твоего кумыса, меркит. Что ты делаешь здесь, так далеко от своего нутуга? Кто тебя послал сюда?
Зачем? – Всадник наклонился, резко отдернул полог и заглянул в возок. Ого!
Оэлун совсем рядом увидела его удивленные глаза, отодвинулась.
– Как тебя зовут, прекрасная девушка?
– Оэлун [1] – недружелюбно отозвалась она.
– Какое же ты облако! – В широкой улыбке блеснули его белые ровные зубы. – Ты не облако, ты грозовая тучка! А меня, красавица, зовут Есугей.
– Он повернулся к Чиледу:
– Если это твоя сестра, меркит, видит небо, я готов стать вашим зятем. – Удало подбоченился.
– Она моя невеста.
– Невеста?! – Улыбка медленно стекла с его лица, оно стало жестким. Неве-е-ста… Что ж, вези ее домой. – Еще раз глянул на Оэлун. – Если твой жених когда-нибудь подымет против нас оружие, ты останешься вдовой – знай это. И ты, жених, запомни мои слова!
1
Оэлун – облако.
Он рванул повод, ускакал, ни разу не оглянувшись.
Чиледу смотрел ему вслед, торопливо вытирал потный лоб.
Кое-как перекусив, запрягли быков. Пока собирались, Чиледу все время оглядывался, прислушивался, бормотал: «Будь ты проклят, красноголовый шакал!» Он немного успокоился, когда гряда тальников и жарко блестевшая излучина Онона остались позади.
– Ты знаешь этого человека? – спросила Оэлун.
– Я знаю его племя. Во всей степи не найдешь таких задир и забияк, как эти тайчиуты.
– Почему у него волосы и глаза не черные? У них все такие?
– Не все. Есть у них один род рыжеголовых. Они считают рыжие волосы и серые глаза знаком своего божественного происхождения. Ты слышала, как он разговаривал со мной? Это не потому только, что тайчиуты побили наше племя. Всех на свете людей эти рыжеголовые считают ниже себя. Как же, они созданы самим небом!
Чиледу сорвал злость на быках – того и другого хлестнул плетью, и на их потных спинах легли темные полосы.
– Это как – созданы небом?
Взглянув на нее, Чиледу смягчился.
– От стариков слышал я, что много-много лет назад у владетеля Баргуджин-Токума была дочь-красавица Баргуджин-гоа. Ее взял в жены Хорилтай-мэргэн из племени хори-туматов. У них родилась дочь Алан-гоа.
Хорилтай вместе с женой и дочерью прикочевал в эти места. Алан-гоа вышла замуж за Добун-мэргэна. Добун вскоре умер, оставив молодую жену с двумя сыновьями. Тут-то и начинаются чудеса. Мужа нет, а Алан-гоа рожает одного, второго, третьего сына. «Как же так?» – спрашивают у нее. Алан-гоа рассказывает, что каждый вечер, как только стемнеет и на небе зажгутся звезды, в ее юрту через дымовое отверстие проникает луч света и превращается в светловолосого молодого человека. От него и дети. Наши старики говорят и другое. Не через дымовое отверстие, а через полог юрты, не луч света, а безродный работник Маалих проникал по ночам к Алан-гоа.
Чиледу замолчал, зорко вглядываясь в серо-желтую равнину бескрайней степи.
Глава 2
Оставив Чиледу с невестой, Есугей направился к синеющим вдали холмам.
Там он собирался поохотиться на степных птиц. Но предстоящая охота любимое занятие Есугея – мало занимала его. В мыслях он все время возвращался к внезапной встрече. И дурак же этот меркит! Расположился, как в своем родном нутуге. Надо было отобрать у него и лошадь, и быков, и невесту, а самого заставить пасти стада. Это было бы справедливо. Враг всегда остается врагом. Почему же отпустил его целым и невредимым? Может быть, как раз потому, что этот меркит такой простак и растяпа? Нет, пожалуй, нет. Такие вот харачу никогда не вызывали его жалости и сочувствия. Ни ума, ни отваги. Будь на месте этого меркита он, Есугей, разве позволил бы кому бы то ни было заглядывать в повозку? А какая невеста досталась этому простаку! В память так я врезалось ее лицо: в сумраке повозки сверкают сердитые глаза, а на густых бровях, как роса в траве, блестят капельки пота. Скорей всего из-за нее и не тронул меркита.
Но правильно ли сделал? Что, интересно, сказал бы обо всем этом старый Амбахай-хан, его мудрый наставник? Вот уж чего заранее никак не угадаешь.
В недавнем сражении с меркитами Есугей пробился к Тохто-беки, молодому сыну вождя врагов. Действуя копьем, а потом и саблей, он нанес Тохто несколько ран. Тот, обливаясь кровью, побежал. Есугей начал настигать его, но лошадь попала ногой в нору суслика, упала. От досады и ярости Есугей чуть не зарубил скакуна. После сражения он старался не попадаться на глаза хану. Но Амбахай сам позвал и сказал:
– Я вижу, ты очень расстроен, но причин для расстройства нет.
Тохто-беки должен занять место своего отца. А битый вождь враждебного племени лучше небитого: лишний раз не захочет с нами драться.
Амбахай-хан, друг и преемник знаменитого Хабул-хана, деда Есугея, на многое смотрит совсем иначе, чем другие нойоны племени. После битвы с меркитами нойоны потребовали, чтобы Амбахай-хан, не медля и дня, двинулся на извечных врагов – племя татар. Есугей тогда думал так же, как все.
Меркиты ослаблены поражением и гибелью вождя, пока они оправляются, можно всей силой обрушиться на татар.
Амбахай-хан слушал, никого не перебивал, пощипывал реденький седой ус; у него была привычка всегда пощипывать один и тот же ус, потому другой ус был много длиннее, от этого морщинистое лицо хана казалось перекошенным. Когда все выговорились, он вздохнул.
– Побеждает врага сильный, извлекает выгоду из победы мудрый. Мудро ли идти сейчас войной на татар? Они знают о поражении меркитов. И рассуждают примерно как вы, и готовятся к встрече с нами. Каков будет исход войны, одному небу известно. Но даже если мы победим – что даст нам победа? Алтан-хана встревожит наше усиление. Он пойдет войной на нас. Нам одним не устоять. Значит, нужно думать не о войне, а о мире с татарами. Я поеду к ним сам, без воинов, и попробую угасить огонь старой вражды.