Гонители
Шрифт:
Много требуя с нойонов и воинов, он мог бы возбудить ропот и недовольство, если бы не умел заметить людей, радеющих о делах ханства.
Для них не скупился на подарки и награды, возвышал над другими; хороший воин всегда мог стать десятником, десятник – сотником, сотник тысячником, а тысячник – ближним другом хана.
Для Тэмуджина эта зима была едва ли не лучшая в жизни. Он добился всего, чего желал, его улус становится поистине могущественным, единым, его власть неоспорима… Пришло осознание своей внутренней силы и принесло успокоение мятущемуся духу.
Ранней весной, едва пробилась первая зелень, прибыл посланец владетеля онгутов Алакуш-дигит Хури. Худые вести принес посланец. Где-то
Алакушу-дигит Хури хан послал в подарок табун отборных коней в пятьсот голов и тысячу овец. Проводив посланца, собрал всех нойонов на курилтай.
– Что будем делать? Три дороги перед нами. Мы можем откочевать как можно дальше. Пусть Таян-хан гонится за нами, изматывая коней. Выбрав подходящее место и время, ударим на него. Мы можем встретить его в наших нутугах, всех хорошо подготовив. И мы можем сами пойти в кочевья найманов, чего они, конечно, не ждут. Выбирайте, нойоны.
Нойоны долго молчали, и он не торопил их. Тяжело им сейчас думать о войне. Мирная жизнь людей, вверенных под их начало, едва стала налаживаться, люди разных племен, разведенные по сотням и тысячам, еще не совсем привыкли друг к другу… Длительным молчание было и потому, что он приучил нойонов почитать не затейливую резвость пустых словес, а прямоту и мудрость суждений.
Первым заговорил Мунлик.
– Хан Тэмуджин, три дороги перед нами, но к истине ведет одна. Я бы не стал уходить и не пошел бы в курени найманов. Будем уходить – обнаружим страх перед найманами, укрепим дух их воинов. Идти на кочевья врагов и вовсе опасно. Травы еще не поднялись, кони тощи, в дальнем походе они обессилеют… Надо ждать и потому еще, что Таян-хан может передумать.
Тогда никакой войны не будет.
Наверное, он сказал то, о чем думали многие нойоны. Зашелестел одобрительный шепот, задвигались, закивали головами нойоны. Но младший брат хана Тэмугэ-отчигин не согласился с Мунликом.
– Найманы грозят отобрать наши луки и стрелы. Пристало ли нам ждать, когда они это сделают? Воины мы или вдовые женщины? Мы должны пойти в кочевья найманов!
После Тэмугэ-отчигина говорили многие. Говорили разное. Хан не отбрасывал ничьих доводов, вдумывался в них, добавлял свои, сравнивал с противоположными: он не хотел ошибиться. Об отходе никто не говорил, и это было хорошо. Нойоны, как и он, осознали свою силу и не желали спасаться бегством, но давняя слава о могуществе найманов заставляла их быть осторожными. Тощие кони – отговорка. Не будет уверенности в скорой и легкой победе – передумает. Что это даст? Ничего. Сегодня передумал, а завтра опять надумает. И неизвестно, как себя поведет в другой раз Алакуш-дигит Хури, состоящий на службе у Алтан-хана. Таян-хан ударит в лоб, Алакуш-дигит Хури – в затылок… Нет, ожидание – пагуба…
Шестнадцатого числа первого летнего месяца в счастливый день полнолуния, в год мыши [14] , шаман Теб-тэнгри вознес молитвы и окропил боевой туг хана. Войско двинулось в поход. Алгинчи – передовыми пошли четыре тысячи под началом Джэлмэ, Субэдэй-багатура, Джэбэ и Хубилая. Главные силы хан поставил под начало своего брата Хасара. Пусть покажет себя, а то вечно ходит обижен. Затылком войска с телегами, походными юртами и заводными лошадями велел ведать младшему брату Тэмугэ-отчигину.
14
Год мыши – 1204 год.
Покачиваясь в седле, хан размышлял о переменчивости судьбы. Всего год назад он без оглядки бежал от Ван-хана. Думал ли тогда старый хан, что гонится за своей гибелью? Могли ли думать воины-кэрэиты, громя его курени, угоняя его табуны, что всего через год он, хан Тэмуджин, поведет их в битву, какой не знала древняя степь? А кто ему скажет, чем окончится эта битва?.. О вечное синее небо, даруй мне победу?..
Глава 15
В широкой долине было тесно от юрт, телег, пеших и конных. Джамуха остановил своих воинов подальше от этого скопища, шагом проехал к шатру Таян-хана. Перед входом в шатер, скрючив ноги и положив на колени дощечки, сидели писцы хана. Татунг-а останавливал прибывающих нойонов, спрашивал, сколько воинов привели, и писцы заносили ответ в толстые книги, сшитые шелковыми шнурами. Татунг-а спросил и Джамуху, но он сделал вид, что не слышит его, прошел в шатер. Таян-хан и его нойоны молились своему богу-кресту. Такому же богу-кресту всегда возносил молитвы и Ван-хан…
Джамуха вышел из шатра. Татунг-а опять стал спрашивать, сколько у него воинов, коней, телег. Он похлопал его по плечу.
– В книги записывай своих. А на моих и моей памяти хватит.
– Мне велено…
– Тебе, но не мне. Своими воинами повелеваю сам.
Он стал всматриваться в людской муравейник. В движении людей была бестолковость, будто никто не знал, где приткнуться, где остановиться. У Ван-хана такого не было. И он сам, а не его нойоны, спрашивал, сколько воинов привел… Умер Ван-хан, и от дела рук его ничего не осталось, все заграбастал анда. Умрет когда-нибудь и он, Джамуха, возможно, как и хана-отца, его погубит Тэмуджин, – что останется? Он затевал сражения и сражался сам, но струны хуров не воспоют хвалу его храбрости, улигэрчи не сложат сказаний…
Моление в шатре окончилось. Татунг-а позвал Джамуху к Таян-хану.
– Я рад, что ты верен своему слову, – сказал Таян-хан. – Алакуш-дигит Хури обманул нас.
– Он не придет? Не ожидал…
– И я не ожидал. Сыновья онгутов в моем улусе всегда брали себе жен… – Таян-хан вздохнул. – Что делается с этим миром! Не знаю, как теперь и быть. Может быть, уйти за Алтайские горы?
Непонятно было, спрашивает Таян-хан совета или размышляет вслух, но в его голосе слышалась неуверенность, от былой решимости, кажется, ничего не осталось. Раньше это обозлило бы Джамуху, но сейчас он был равнодушен, и это удивило его самого.
Кучулук поднялся, встал перед отцом, бледнея, спросил:
– Как за Алтай? Твой отец и мой дед Инанча-хан никому не показывал крупа своего коня! Лучше пусть наши кости белеют на солнце, чем бежать от Тэмуджина!
– У нас мало войска, сын, Алакуш-дигит Хури подвел, ох, как подвел!
– Будь он проклят! Но все другие, кого мы звали, пришли. У нас пятьдесят пять тысяч воинов. И с ними бежать?
– Сиди, сын. Не думай, что благоразумие и трусость одно и то же. Но ты прав. Мы позвали меркитов, ойратов и нашего друга гурхана Джамуху, при слове «гурхан» Таян-хан сделал еле заметную запиночку, – не для того, чтобы веселее убегать. Пойдем навстречу врагу. – Взбодрился: