Гордость и предубеждение Джасмин Филд
Шрифт:
— Почему ты не пошлешь Симона подальше? — решительно спросила она.
Джорджия поморщилась:
— Я боюсь.
— Чего, интересно?
— Не хочу делать ему больно.
«Ну и ну!».
— А сколько подонков делали больно тебе? — сердито спросила Мо.
— Поэтому-то я прекрасно знаю, как ему будет плохо, — начала Джорджия.
— Послушай, — перебила ее Джаз. — Сколько времени вы уже вместе?
— Три с половиной месяца.
«Рекорд!» Только из-за любви к сестре Джаз не расхохоталась во весь голос.
— Дорогая, да брось ты его, — сказала она твердо, но ласково. — Конечно, Симону уже никогда в жизни не найти такой очаровательной девушки, как ты, но он как-нибудь переживет.
Большие светло-голубые глаза Джорджии внимательно изучали ковер.
— Я лучше подожду, когда он сам меня бросит, — тихо произнесла
Мо и Джаз взвились.
— Брось его немедленно! — хором закричали они.
— Ладно! — заорала Джорджия в ответ, и обе разом замолчали.
Она поджала под себя длинные ноги, словно желая уменьшиться и тем самым как-то спрятаться от своих проблем. Джаз любовалась старшей сестрой. Светлые от природы волосы так шли ей, еще больше подчеркивая идеальные черты, кожа ее всего лишь после одного сеанса в солярии, куда Джорджия ходила раз в две недели, имела изумительный медовый оттенок. У нее были довольно узкие бедра, прелестная грудь, впалый животик, кожа — персик, тонкая кость и все в таком же духе. Одним словом — совершенство! Изредка, на какую-то долю секунды, Джаз казалось, что она видит свое отражение, только выполненное в другой цветовой гамме и другом формате: вытянутом и утонченном. Волосы Джаз были гораздо темнее, чем у сестры, а фигура отличалась округлыми формами. В отличие от Джорджии, которая смахивала на мальчика — фетиш нынешней моды и средств массовой информации, фигура Джаз была довольно-таки полной — непопулярной в мире моды и прессы, но зато весьма популярной у мужчин. Джаз к тому же унаследовала от отца некоторую прозрачность и бледность кожи и глубокие карие глаза. Джасмин часто с легкой завистью думала, что родись она такой же яркой, как Джорджия, то, возможно, тоже видела бы мир в ярких, чистых цветах. Но вот что касается фигуры Джорджии, тут ни о какой зависти и речи быть не могло. И в этом заслуга их (у Джаз с Джорджией была еще младшая сестра Джоузи) матери Марты. У нее самой была великолепная грудь, восхитительная круглая попка и стройные лодыжки, и она научила своих столь разных дочерей любить свое тело, а ведь это так важно. Своим примером (проявив также в переходный период особую чувствительность) она научила девочек относиться к нему как к бесценному дару природы.
Все трое в полном молчании уставились в телевизор. Джаз думала, как бы лучше «дожать» сестру с Симоном. Но вскоре заинтересовалась тем, что происходило на экране.
Джорджия подалась вперед и указала пальцем:
— Смотрите — это же Эндрю! Я играла с ним в «Лисистрате».
— Ты с ним спала? — спросила Мо.
Улыбка Джорджии не оставляла в этом никаких сомнений.
Джаз в изумлении покачала головой. Есть ли хоть один актер, который избежал этой участи?
До вчерашнего прослушивания Джаз и Мо не особенно интересовались предстоящим благотворительным спектаклем. Но теперь они учинили Джорджии настоящий допрос.
— Спектакль покажут только один раз, в театре короля Георга в районе Вест-Энда, сбор полностью пойдет на разработку новых методов лечения рака груди, — восторженно объяснила Джорджия. — Постановка «Гордости и предубеждения» только часть большого театрального проекта, очень перспективного. Актерский состав — полупрофессиональный, исполнители самые разнообразные: от непрофессионалов, например, журналистов, писателей и художников, до востребованных артистов. На следующий вечер после спектакля планируется пантомима, в которой будут заняты звезды мыльных опер, а под конец дадут пьесу «Нокаут» с лучшими ведущими новостей в главных ролях. Говорят, что для участия в проекте хотят заполучить самого Джереми Пэксмана, который должен выступать в костюме мультипликационного героя. Таким образом, наш спектакль — единственный, где предполагается серьезная игра. Но уникальность этого проекта по сравнению с другими благотворительными акциями состоит в том, что все будет как бы перевернуто вверх ногами: звезды — в зрительном зале, а на сцене как раз люди самых разнообразных профессий. Но главная задача: как заставить всех этих звезд раскошелиться? Фрагменты спектакля покажут в специальной телепрограмме, в зал нагонят уйму тележурналистов, ну и все их камеры, понятно, будут направлены в основном в зал, а не на сцену.
Джорджия никак не отреагировала на стон ужаса, который издала Мо.
— И для того чтобы собрать звездную аудиторию, пригласили в качестве режиссера Гарри Ноубла. Все актеры с нетерпением ждут его новую работу. Это ведь колоссальное
— И еще потому, что восторженные зрители жаждут лицезреть, как их кумир творит добро, — добавила Джаз. Она рассказала им о подслушанном разговоре между продюсером Мэтом Дженкинзом и Гарри Ноублом: как первый говорил второму, что этот проект еще больше укрепит его репутацию и в Голливуде, и в прессе.
— Ты что, хочешь написать об этом в своем журнале? — спросила Мо.
Джаз покачала головой. Хоть лицемерие Гарри Ноубла и внушало ей отвращение, это было не в ее стиле. Она вела колонку в популярном еженедельном женском журнале «Ура! Женский журнал с изюминкой». Джасмин не интересовали сплетни из жизни звезд — жаль было времени, хотя сейчас это вовсе не мешало ей с удовольствием их обсуждать.
Джаз идеально подходила для роли ведущей колонки. В то время как Джорджии было свойственно постоянно во всем сомневаться, Джаз с радостью делилась с читателями своей житейской мудростью — она умела выносить правильный вердикт всем и всему, не ведая при этом колебаний. Джасмин с ходу и безо всяких усилий распознавала блеф. Ей этот дар был дан свыше, как шестое чувство. Но главным достоинством Джаз как ведущей колонки была эмоциональность: завести ее не стоило труда. Еженедельные тирады Джасмин Филд представляли собой уникальную смесь умилительных историй о ее замечательной семье и укладе родного дома с гневными выпадами, клеймящими пороки общества. Ее колонки были чрезвычайно популярны у читателей. Джасмин не сомневалась, что сделает карьеру — хоть в «Ура!», хоть в другом издании. Она очень надеялась, что со временем начнет получать серьезные заказы от солидных изданий и тогда уж не придется заниматься изнурительной поденщиной.
— Гарри Ноубл на всех наводит такой страх? — спросила Мо.
— Он не страшней любого среднего актеришки, манерного и влюбленного в себя, — с ухмылкой сказала Джаз. Она уже столько раз брала интервью у разных знаменитостей, что не испытывала перед ними ни малейшего благоговения. Пару раз ей попадались совершенно не типичные звезды, которые вдруг выказывали ей некоторое уважение, однако Джасмин пришла к выводу, что большинство из них зациклены лишь на себе и склонны к мелодраматичности. Конечно, те, кого ей довелось интервьюировать, не были столь знамениты, как Гарри Ноубл. Он был птицей другого полета. Из списка А. Джаз же пока имела дело лишь с актерами из списков Б и В. К тому же он принадлежал знаменитой династии Ноублов — целому семейству великих актеров, прославившихся игрою в пьесах Шекспира. Они были национальным достоянием Англии. Однако из всех Ноублов Гарри первому удалось пробиться в Голливуд.
Джаз отдавала должное его игре: этот актер был хорош во всех спектаклях, он был незабываем даже в эпизодической роли в китчевой американской постановке комедии положений. Гарри Ноубл даже получил «Оскар». Она действительно считала его замечательным актером. И была в полном восторге от того, что в жизни любимец публики оказался настолько отвратительным: ничего другого она и не ожидала.
На следующее утро Джаз сидела за своим компьютером в редакции журнала «Ура!». Она никак не могла сосредоточиться. Всего за два часа она состряпала нечто под названием «Я женила своего пуделя!» и теперь мучительно размышляла, как бы вставить это в еженедельную колонку.
Миранда, младший аналитик журнала, яростно терзала клавиатуру своего многострадального компьютера, а Марк беседовал по телефону с некой дамой, которая сбежала с сыном своего мужа от первого брака. Он уже по четвертому кругу задавал ей одни и те же вопросы. «Сейчас разрыдается», — подумала Джаз о его невидимой собеседнице.
Мадди Оллбрук, их начальница, читала гороскоп.
— Вот это да! — воскликнула она. — Я скоро отправлюсь в далекое путешествие. Может быть, во время летнего отпуска?
— Ну и ну! Как они все это сочиняют? — подала голос Джаз, качая головой. — Умеют же вешать людям лапшу на уши.
Но расстроить Мадди было просто невозможно. Бог свидетель, Джаз пыталась это сделать уже нескольких лет подряд. У Мадди были сметанно-белая кожа и длинные, волнистые черные волосы. Она была хорошенькой и носила только мини-юбки. Начальница любила работу, коллег — вообще жизнь. Будь Мадди домом, она была бы миленьким загородным коттеджем, стены которого обвивает клематис, домиком, наполненным светом, с каминами, где потрескивают дрова.