Гордость Карфагена
Шрифт:
Ему было радостно и печально видеть так много разных лиц, отличавшихся по виду и оттенкам кожи, так много людей, рожденных в этой стране и привезенных в нее вопреки своей воле. Он видел африканцев с черными короткими завитками волос; карфагенян с красивыми темными локонами, похожими на волны; и европейцев с прямыми волосами, напоминавшими чистый шелк. Это был его народ, собравший в себя все нации мира.
Несколько раз из толпы выходили советники. Они с важным видом приближались к нему. Их мантии развевались на ветру. Строгие лица свидетельствовали о высоком ранге. Ганнибал молча проходил мимо них — не от злости, а от неже лания общаться. Он мог поговорить с ними позже. Сначала ему хотелось выполнить другое дело.
Он увидел фигуры, стоявшие на стенах города. Еще одна толпа собралась перед пологим склоном, ведущим в Карфаген. Он спокойно смотрел на них, пока не увидел поднятый штандарт со львом Баркидов. Где-то там находилась его семья. Он остановился у подножья гранитного склона и, прищурив единственный глаз, попытался улучшить фокус зрения. Среди фигур он увидел мать, одетую в пурпурную мантию. Ее волосы были собраны в сложную прическу, возвышавшуюся над головой. Рядом с ней стояла Сапанибал. Ее рука покоилась на плече мужчины, имени которого Ганнибал не помнил. Кажется, какой-то друг отца. Ему потребовалось время, чтобы в толпе домашних слуг найти Имилце. Она тоже встречала его, и перед ней стоял мальчик. Ее руки покоились на плечах подростка. Хотя он ничем не напоминал того двухлетнего крепыша, которого Ганнибал пять лет назад оставил в Новом Карфагене, командир понял, кем был этот мальчишка. Подумав немного, он повернулся к одному из воинов Священного отряда и послал его с сообщением, адресованным матери и жене.
Затем он стоял и ждал, прислушиваясь к неистовому стуку сердца. Ганнибал попросил воды, и кто-то принес ему кувшин. Он пил, но жажда не исчезала. Ему казалось, что он только раздувается от воды. Командир со злостью швырнул кувшин на землю. Подняв голову, он увидел охранника, который вел к нему мальчика. Ганнибал мог только смотреть. Он удивлялся тому, как быстро они приближались. Прошло одно мгновение, и они были уже перед ним. Охранник подтолкнул мальчика вперед и сказал:
— Командир, это твой сын Гамилькар.
Человек отступил в сторону, и отец, чувствуя слабость в коленях, шагнул к ребенку. Гамилькар изменился и вырос. Он стал высоким, стройным и прекрасно сложенным, как того хотел Ганнибал. Он носил светло-зеленую одежду из восточного шелка, на котором синими нитями была вышита птица, с крыльями, украшенными золотыми крапинками. Мальчик стоял, опустив руки по бокам. Эта поза подчеркивала линию его ключиц и узость плеч. Ганнибал различал под тканью контуры его тела. Ему хотелось положить ладони на плечи сына. Уши подростка выдавались в стороны и выступали из-под волос, обрамлявших кудрями лицо. Локоны вились, словно только соскользнули с пальца. Многие черты казались совершенно незнакомыми. Ничто не походило на прежнего Маленького Молота. Ганнибал подумал, что ему придется запоминать их по-новому. Все, кроме глаз... Большие ясные глаза ребенка соединяли в себе мать и отца: коричневые в центре и серые у внешнего обода. Они таились под сильной линией коричневых бровей — почти как у него, хотя их форма принадлежала Имилце. Мальчик был великолепен.
Любуясь сыном, он испытал немыслимый взрыв чувств оттого, что случилось дальше. Нижняя губа ребенка начала дрожать. Его подбородок расслабился и конвульсивно опустился вниз, словно невидимые крохотные существа стали подергивать его за нижнюю челюсть. Ноздри расширились, брови изогнулись, и мальчик неожиданно заплакал. Ганнибал вдруг понял, какое зрелище увидел его сын. Пока он оценивал красоту ребенка, тот смотрел на ужасного зверя — на людоеда, с открытым ртом и одним глазом, с волдырями на коже и с потрескавшимися губами. Он выглядел для сына чудовищем, с большими руками, израненными в битвах, с рубцами на костяшках пальцев, с немытыми волосами, торчавшими в стороны, словно грива умиравшего льва, с растрепанной бородой, усыпанной крошками и грязью. Кровь миллионов солдат пятнала его. Он, наверное, настолько пропах запахом смерти, что никакая ванна не смогла бы очистить его от этой вони. Нависая над мальчиком, он бросал на него тень, более зловещую, чем у Молоха. Ганнибал протя нул руку к сыну, желая донести до него свою доброту. Но мальчик отпрянул от него и отступил на полшага.
— Не надо, не плачь, Маленький Молот. Не плачь. Я ... Я твой отец, вернувшийся к тебе. Наша разлука закончилась.
Лицо мальчика сморщилось и стало походить на маску страдания. Слезы полились по его щекам. Ганнибал обнял сына одной рукой и попытался погладить его по волосам. Он почувствовал, что ребенок начал упираться. Его тело напряглось, и рыдания усилились. Гамилькар изогнулся, словно тянулся к кому-то за помощью и спасением. Ганнибал зашагал по дороге. Одной рукой он прижимал мальчика к себе и шепотом просил его не плакать. Он говорил с ним мягко и тихо, стараясь облегчить страх ребенка. Отец пытался убедить своего сына, что он не был таким демоном, каким казался.
— Не нужно плакать, — вновь и вновь повторял Ганнибал, говоря одновременно правду и ложь.
Он сам не знал, чего здесь было больше. И все это время его взгляд тянулся к Имилце. Он безмолвно просил у нее прощения и считал шаги, которые отделяли их друг от друга.
ЭПИЛОГ
Эрадна неустанно благодарила своих богинь за милость, оказанную ей. Она ушла от войны. Сцены смерти преследовали ее в кошмарах, но они больше не вплетались в ткань повседневного бытия. Она нашла свой остров, который знала только по названию. Приплыв сюда, Эрадна встретилась с остатками семьи ее отца. Дядя почти не помнил брата, но он и несколько кузин приняли ее радушно и без досадных вопросов, как будто по воле магических сил. Парни из деревни смеялись над ее странным акцентом, однако Эрадна чувствовала, что им нравилась ее компания. Они помогли ей построить хижину из камней и глины, с деревянной крышей и глиняной черепицей. В загоне у дома она развела персидских курочек. Эрадна помогала своей новой семье собирать урожай олив, ухаживать за фисташковыми деревьями и чинить рыбацкие сети деревенской флотилии. Неподалеку от нее жил старик, переехавший на остров из города. Он предложил ей выращивать вместе с ним съедобных сонь. Забота о тихих и робких зверьках, похожих на белок, доставляла ей радость. Она любовалась их дрожащими носиками, выпуклыми черными глазками и неописуемо мягким мехом. Конечно, все они со временем шли в кипящий горшок или каждую неделю продавались живыми на рынке, но ей все равно было приятно ухаживать за новорожденными малышами, держать в руках безволосых деток и наблюдать за их ростом. Никто на острове не пытался грабить или насиловать ее. Тот запас золота и драгоценных вещей, которые Эрадна привезла с собой, на самом деле оказался ненужным. Тем не менее она на всякий случай закопала его глубоко под земляным полом своего жилища. Ее осел тоже приплыл с ней на корабле. Она отпустила его на волю в ближайших холмах, однако животное снова пришло к ней, не желая расставаться с доброй хозяйкой. Разве это не было счастьем?
Да, но не совсем. Вот почему каждый день с момента прибытия Эрадна карабкалась на развалины стены в самой верхней точке острова. Первые несколько раз она поднималась на утес по козьей тропе, но вскоре этот путь показался ей слишком извилистым. Поздней осенью она протоптала свою собственную тропинку вверх по оврагу, из которого ей приходилось подниматься по очень крутому склону — почти на четвереньках. Зато она сразу попадала на гребень скалы, по которому шла до самых развалин. Учитывая расстояния, которые она преодолевала в обозе, эта прогулка казалась ей легким упражнением для ног и почти не выжимала пот из ее тела — не важно, каким жарким был день. Козы, жевавшие траву на склонах, наблюдали за ней скептическими взглядами. Эти непокорные животные с большими животами и гузнами неодобрительно подергивали ушами, словно обсуждали друг с другом ее неуважение к проторенным тропам. Эрадна иногда говорила им, что думает об их козлиной жизни, но на самом деле она радовалась компании мирных животных и понимала, что ее ежедневные визиты на холм граничили с абсурдной глупостью.
Попадая в лабиринт древних развалин, она обретала душевный покой. Остатки белых стен когда-то были частью особняка афинского чиновника, которого сослали на остров из-за политических интриг. После его смерти здание сожгли и разрушили — Эрадна не знала, по какой причине. При строительстве дома на склоне не хватало плоского места под фундамент, поэтому его основание извивалось вдоль нескольких террас. Каменные стены проступали и исчезали в растительности, как будто архитектор, питавший страсть к ландшафтным проектам, решил слить свое творение с природным окружением. И все же, несмотря на большие размеры здания и его необычное расположение, оно выглядело странно современным.
Конечная точка ее прогулок была одной и той же. Эрадна поднималась на пик утеса, который вздымался над разрушенным поместьем. Здесь, под древними оливами, на зернистой почве, трескавшейся под ее сандалиями, она медленно поворачивалась и производила круговой обзор лазурного моря, которое тянулось вдаль во всех направлениях. В ясную погоду, преобладавшую на острове, Эрадна, как ей верилось, видела все корабли, проплывающие под парусами дневной путь. И именно за этим она приходила сюда снова и снова. Вместе с медленным угасанием осени и с приходом холодной зимы она ждала, когда появится нужное ей судно. Иногда она просто сидела на высокой скале и смотрела, как руки ветра касались пальцами волн. Она вспоминала ту первую встречу, когда на песчаном берегу реки близ Пикены увидела голого солдата с торчавшим фаллосом. Он словно упал к ней с неба. И Эрадна не уставала изумляться тому, как они снова и снова встречались в хаосе страны, объятой войной. Она вспоминала, как после великой битвы обмывала его обнаженное тело почти у самого поля боя. Ей по-прежнему не давали покоя странные рассказы солдата о его беседах с убитой девочкой. Она часто вспоминала, какие у него были нежные губы. Иногда Эрадна чувствовала стыд оттого, что рассталась с ним в гневе, назвав его глупцом, когда он сообщил ей о своем возвращении в Африку вместе с командиром. Но она не винила себя слишком сильно. Он действительно был глупцом. С этим ведь не поспоришь.