Горец-грешник

Хауэлл Ханна

Торманд не осмеливался произнести ни слова. Он боялся, что если он что-нибудь скажет, Морейн прекратит свои ласки, а этого ему хотелось меньше всего. Считанные дни прошли с той ночи, как они стали любовниками, и пока он желал лишь одного: чтобы Морейн, которая совсем недавно лишилась девственности, научилась получать удовольствие от любовных игр. Похоже, ему повезло, и Морейн оказалась способной ученицей, довольно быстро открывающей в себе женскую силу. Он очень надеялся на это, потому что уже не раз в своих мечтах предавался с ней самым безумным и неистовым любовным

играм, в которых не было места стеснительности и неуверенности.

Ее нежное, ласковое прикосновение вызывало желание, от которого можно было сойти с ума. Тишина теплой ночи, нарушаемая лишь далеким стрекотанием цикад, только усиливала это желание, в котором чувствовался восхитительный привкус чего-то скрытного, того, что предпочитаешь делать втайне. Он подумал, как же долго сможет удержаться, чтобы самому не начать ласкать ее.

Его контроль улетучился в одно мгновение, когда она просунула руку ему между ног и мягко обхватила его плоть. С тихим стоном он привлек Морейн в свои объятия и перевернул ее так, что она оказалась под ним. Румянец на ее щеках и взгляд, исполненный неуверенности, могли бы обеспокоить его, но он ясно понимал, что это прикосновение также разбудило и ее страсть.

– Мне следует отправиться к Саймону и рассказать ему о том, что ты видела в своем сне, – сказал он, целуя округлые холмики ее груди.

– Но до рассвета еще несколько часов, – сказала она, негромко застонав от восторга, когда он с возрастающей страстью лизнул кончик ее соска.

– Это радует, потому что я не собираюсь уезжать, пока ты не устанешь от любви так, что и пошевелиться не сможешь.

– Ты ослабеешь раньше меня.

Торманд улыбнулся и провел кончиком языка по теплой шелковой коже между грудями.

– Сейчас мы это проверим.

Торманд, обессиленный и пресыщенный, лежал рядом с Морейн и пытался заставить себя встать. Он должен первым пошевелиться, чтобы заявить о своей победе. Хотя он всегда старался доставить своей партнерше удовольствие, ему никогда еще не приходилось прилагать столько усилий, чтобы раньше времени не сорваться в пропасть удовольствия, как это было сейчас с Морейн. Слыша ее неистовые возгласы удовольствия, он, почти потерявший голову от желания дать наконец выход собственной страсти, рыча и ругаясь про себя, как английский пират, дал ее телу освобождение, о котором оно так долго молило. Это было испытание самоконтролем, которое вконец измотало его.

Он посмотрел на Морейн, расслабленно лежавшую на животе. Ее лицо все еще горело от разделенного с ним восторга, ее глаза были закрыты. После тога как первобытная сила оргазма сотрясла их обоих, она из последних сил перекатилась на живот и затихла. Торманд пошевелился первым, но он проявит великодушие и не будет провозглашать себя победителем.

И только когда, уже одевшись, он надевал перевязь с мечом, то почувствовал на себе ее взгляд. Торманд обернулся – Морейн, так и не подняв головы, смотрела на него с видом удовлетворенной женщины, и он снова испытал веселую, почти мальчишескую гордость.

– Ты уже уезжаешь? – спросила она голосом, обворожительная хрипотца которого едва не заставила его вновь забраться в постель.

– Да, – ответил он. – Мне не нравится, что приходится оставлять тебя одну, но Саймон должен узнать о том, что ты видела в своем сне.

– Я понимаю. Со мной все будет хорошо.

– Ты ведь сможешь спрятаться, если поблизости кто-то появится?

– Да, я научилась этому еще десять лет назад. Не беспокойся. Поезжай, может, Саймону пригодится то, что я видела.

Он открыл было рот, собираясь сказать, что не может не волноваться, оставляя ее одну, но слова застряли у него в горле. Торманд неожиданно осознал, что научился быть осторожнее в своих высказываниях, дабы не дать женщине повод расценить его слова как обещание или намек на глубокие чувства. И хотя ему совсем не хотелось быть с Морейн таким осмотрительным, требовалось некоторое время, чтобы избавиться от этой привычки. Торманд нагнулся, поцеловал ее и направился к двери.

– Отдыхай, моя милая. Ты много работала и очень устала. Тебе нужно отдохнуть, чтобы восстановить силы.

– Ха. Я уступила лишь затем, чтобы твое бедное мужское достоинство не было в синяках.

Он засмеялся и поспешил оседлывать лошадь. Морейн вздохнула и перекатилась на спину, бездумно рассматривая потемневший потолок их убежища. Ее тело все еще гудело от полученного удовольствия, и ей совсем не хотелось выбираться из постели. Торманд, конечно же, заслужил свою репутацию искушенного любовника, но с каким бы удовольствием она забыла о том, каким образом он достиг такого умения.

Она любит этого распутника! Нора была права не только в этом. Когда Торманд оставит ее, ей придется испытать боль, равной которой она еще не испытывала, но печаль не опустошит ее душу. Ведь у нее останутся воспоминания – прекрасные, наполненные радостью и удовольствием. Она вздохнула и закрыла глаза. Хотя, возможно, эти воспоминания лишь заставят ее сердце болеть еще сильнее.

Когда Саймон наконец вышел к Торманду, у него был вид совершенно не выспавшегося человека, хотя Торманд, приехавший затемно, сидел в зале уже два часа, не желая будить друга так рано. У него было достаточно времени все обдумать, и ему совсем не понравились выводы, к которым он пришел в результате своих размышлений. Но как бы ни хотелось ему начать разговор, он терпеливо ждал, а слуги тем временем накрывали на стол. К его удивлению, несколько минут спустя в зал вошли столь же сонные кузены. Ни слова не говоря, они начали усаживаться.

– Вы что, все-таки решили остаться здесь? – спросил Торманд.

– Только на одну ночь. Было слишком поздно, чтобы возвращаться домой, да и дом Саймона был ближе, – отозвался Харкурт. – Поверишь, не было сил проехать даже сотню ярдов.

– Так вы провели ночь в поисках? – Торманд, которому не довелось принять участие в выслеживании преступников, вздохнул.

– Больше наблюдали, не попытается ли кто-нибудь проскользнуть в дом, где осталось тело.

– Почему ты здесь? – спросил Саймон. – Что-нибудь случилось?