Горечь
Шрифт:
Повторюсь: в тот день, читая стихи памяти Леонида Ещина, я впервые ясно почувствовал, что у меня в самом деле был дядя — настоящий, не книжный, белогвардеец, и что он давным-давно умер в каком-то Харбине, о котором я знаю только то, что рядом с ним проходит КВЖД — Китайско-восточная железная дорога. О ней же мне известно, что там когда-то работали родители моего одноклассника Мишки Фуксмана и что вскоре после того, как вернулись домой в Москву, их арестовали. Но Мишке повезло: ему не исполнилось тогда и двенадцати лет, и он остался на свободе.
А в стихотворении, о котором речь, его автор, Арсений Несмелов, писал:
Лёнька Ещин… Лишь под стихами Громогласное —(Судя по двум последним строчкам, родителям Леонида, неизвестно как, но всё-таки удавалось посылать из Москвы письма сыну. Однако они не говорили об этом даже ближайшим родственникам. Во всяком случае, моя мама не знала.)
Арсений Иванович Несмелов (Митропольский) — узнал я из перепечатки, полученной от Бориса Можаева, — тоже поэт, на восемь лет старше Леонида, участник Первой мировой, где заслужил награды и был ранен. Познакомились они, видимо, уже во время гражданской войны, когда служили в армии Колчака, когда с боями отступали через степи, тайгу и болота от Ростова до Владивостока, который считался тогда столицей недолговечной Дальневосточной республики.
Был ты голым и был ты нищим, Никогда не берег себя, И о самое жизни днище Колотила тебя судьба. «Тында-рында» — не трын-трава ли Сердца, ведающего, что вот Отгуляли, отгоревали, Отшумел ледяной поход! Позабыли Татарск и Ачинск — Городишки одной межи, — Как от взятия и до сдачи Проползала сквозь сутки жизнь. Их домишкам играть в молчанку: Не расскажут уже они, Как скакал генерала Молчанова Мимо них адъютант Леонид.Эти стихи — куски биографии Леонида. Генерал В.М. Молчанов командовал тогда Ижевской дивизией. (Между прочим, в его воспоминаниях есть такая фраза: «…Приказал везти себя в штаб бригады. Там нашёл в невероятно растрёпанном виде старшего адъютанта по оперативной части — прапорщика Ещина…»)
Как был шумен постой квартирный, Как шумели, смеялись как, Если сводку оперативную Получал командир в стихах… Докатились. Верней — докАпали, Единицами: рота, взвод… И разбилась фаланга Каппеля О бетон крепостных ворот…Генерал-лейтенант В.О. Каппель командовал в 1919 году колчаковским Восточным фронтом. Может, кто-то помнит: в знаменитом в конце 1930-х годов кинофильме «Чапаев» есть впечатляющие кадры — психическая атака белых офицеров-каппелевцев, которых чапаевцы легко развеяли по полю с помощью пулемётов. Так вот, мой дядя Леонид мог бы принять участие в ней, этой атаке. Однако не принял, потому что, как утверждают военные историки, её никогда не было. Но это так, к слову. А умер Леонид Ещин уже в мирное время, в 1930-м году, когда жил в городе Харбине на положении эмигранта. И хотя, судя по некоторым
Что же удивляться, если этот человек мог покончить с собой?..
И ещё он писал, в эти же месяцы, незадолго до смерти:
Матерь Божья! Мне тридцать два, Двадцать лет перехожим каликою Я живу лишь едва-едва, Не живу, а жизнь свою мыкаю…А стихотворение-некролог Арсения Несмелова кончается так:
Спи спокойно, кротчайший Лёнька, Чья-то очередь за тобой! Пусть же снится тебе маклёнка, Утро, цепи и легкий бой.Добавить тут нечего, кроме того, что «маклёнка» — это небольшое полевое орудие.
Впрочем, вот прощальные слова ещё одного «белого» поэта-эмигранта, имя которого Николай Петерец:
Прощай, поэт тех страшных лет, Когда вся жизнь была, как бред. И, встав на лёд, по массе рот Чеканил ямбы пулемёт. Прощай же, друг! Замкнулся круг, Узнал ты смерть, но не испуг: Кто жизнь прошёл и сир, и гол, Тому — Всевышнего Престол. Ты там, в раю, мечту свою Впервые встретишь наяву. С тобою — Бог! И горечь строк Тебе могильный мой венок.Н. Петерец писал и в прозе о своем друге: «Ещин не стал крупным поэтом, но из всей дальневосточной плеяды он имел наибольшие внутренние данные, чтобы стать им. Однако жизнь оказалась сильнее и его незаурядного характера, и глубокого дарования».
А ставший крупным поэтом Арсений Несмелов добавлял, тоже не ямбом: «…Да, Леонид был талантлив, но ещё более, чем талантлив, он был несчастлив. Путь поэта вообще тяжёлый, жизненный же путь поэта в Харбине — часто невыносим…» (Тут с Несмеловым могли бы не совсем согласиться многие поэты, а также прозаики — в том числе и те, кто Харбина в глаза не видел: к примеру, Борис Корнилов, Бабель, Шаламов, Маркиш, Квитко, Домбровский, Третьяков… Имя им — легион. Да и сам Несмелов окончил жизнь в 1945 году на полу тюремной камеры недалеко от Владивостока, куда его привезли из Харбина советские карательные органы после окончания войны с Японией.)
Но добрые, искренние слова о своем младшем друге и, в какой-то степени, ученике по войне и поэзии он всё же успел написать. «…Семь лет жизни Леонида в Харбине были сплошной каторгой… Раздетый, разутый, голодный — ходил он по улицам города в поисках случайного заработка: репризы для эстрадных актёров, редкие статьи в русскоязычных газетах и журнальчиках… Его знали и любили как человека, но… Он сам был отчаянно непрактичен и не умел за себя бороться… Думаю, что в последние месяцы перед смертью он уже чувствовал свою обреченность…