Гори оно ясным пламенем
Шрифт:
– Так вы разве не сами эти чипы… что ли, делаете?
– Ага… Но собираем их из фрагментов сети. – Жестикулирует прямо у меня перед носом, изображая волны и что-то похожее на втыкание вилки в розетку. – Мёртвый чип токсичен. Надо сразу убирать. Но он срастается с окружающими тканями… И каким-то образом связывается с нервной системой, хоть и не повреждает сами клетки… Таня, не смотри на меня так! Чипы извлекаются без последствий. Я годами этим занимаюсь.
Резко опускает руки и холодно уточняет:
– Все
Понимаю, что почти пробила дно. Но если уж человек выдаёт информацию о чём-то важном, не в моих правилах останавливаться:
– Ты никогда не скажешь, на кого работаешь?
Сканирует взглядом моё лицо сверху вниз и обратно. Оборвёт разговор? Отшутится? Я могла бы ещё спросить, каковы шансы, что Костин чип всё-таки взорвётся и мы взлетим на воздух прямо сейчас. Но будь они велики, он бы вёл себя совсем иначе.
В кабинете начинает звонить и тут же затыкается телефон.
Эрик приподнимает брови, фыркает, кладёт руку мне на плечо и качает головой:
– Танечка… Я не подневолен. И знаю всяко побольше, чем наниматель. Смогу его опрокинуть, если вдруг что… Но не стремлюсь. Он хотя бы человек.
– То есть…
– То есть – хватит уже это выпытывать. Он человек, обычный. Ага. Без чипа даже. Честное слово.
Я возвращаю телефон прямо в руку, которой он ко мне прикасается. Эрик не глядя кладёт его на стол и выжидающе наклоняет голову. Ну раз можно…
– Слушай, а как тебя вообще во всё это занесло?
Пожимает плечами:
– Я учёный. Хотел докопаться до истины – и докопался.
Отступаю, освободив ему путь.
– По-моему, все твои подковёрные игры очень слабо связаны с теоретической физикой. А мои, – киваю на стену, граничащую с комнатой, – игры, или как это назвать, уж не знаю, и вовсе опасны для жизни. Чужой жизни.
– И что? Не играть? Пустой номер. Не выйдет.
Я многое могу возразить. Но только улыбаюсь в ответ.
Человеку нужно чувствовать себя причастным к общности. И больно быть частью чего-то чужого. Это самый глубокий конфликт, потому что граница размыта. И потому, что размываем её мы сами… С сетью – повезло: есть способ отличать её от нас. Эрик хочет сказать, что не играть в таких условиях – значит просто утонуть в чужой игре. А я – продолжаю улыбаться.
К нам врывается запах антисептика – и кореец входит совсем бесшумно. Не раздумывая открывает нужную дверцу и достаёт чашку. Наливает воды прямо из-под краника фильтра. В два глотка выпивает, ставит чашку, отталкивает её к стене, вынуждая проехаться по столешнице, и поворачивается к нам:
– Нормально. Дрыхнет пока.
И вдруг протягивает мне руку:
– Владимир.
– Ах, значит, теперь ты предлагаешь мне рукопожатие? – Не реагирую на жест.
Убирает руку и приподнимает бровь:
– Только для виду.
Да уж, он точно настоящий.
– А ты хорош! Меня Таня зовут.
– Поздравляю, Таня: ты притянула к нам сеть. Эрик Юрьевич, до вас не могут дозвониться!
Эрик хватается за телефон, с минуту изучает обстановку и распоряжается:
– Вовка, езжай-ка ты домой. Мигом. Не хватает ещё остальным подсветиться… И будь начеку.
Кореец молча выходит и, повозившись с чемоданом в прихожей, покидает квартиру.
– Что? – спрашиваю я. – Господи, что ещё?!
– А… Сеть теперь меня пингует. Но это ничего.
– Зачем ты отпустил хирурга? Если чипы опасны, надо, получается, удалить и твой?
– Не нужно. Пока защищает экран, я могу отсюда перезаписаться в системе. И сеть перестанет связывать чип со мной. Такая у неё логика, ага!
– Но только… Она, что ли, может следить отдельно за чипами, отдельно за людьми? То есть от тебя самого она ведь не отцепится?
– А вот и разберёмся.
3
Эрик уступил нам свою спальню. Точнее, мне. Потому что оба они вряд ли собираются сегодня спать. Здесь весь день было нараспашку окно – прохладно до сих пор. Странно лежать – будто натянутая пружина изнутри не даёт. Сажусь в кровати, включаю настенный светильник. Всё ещё слишком яркий и непривычный – не сбоку, а над головой. Отворачиваю его в сторону. В пятне света на тумбочке – мои очки. А рядом – креветка, Костина поделка из капельницы. Творил одной рукой и немножко зубами, выплеснув в этот шедевр всё раздражение от ситуации и своей временной частичной беспомощности. Рана будет затягиваться недели две. Потом ему вживят новый чип. Это, вроде бы, почти не травматично.
На улице что-то хлопает. Мало ли, дорожные работы, ветер… Двумя пальцами придвигаю к себе очки и надеваю их. К чёрту. Тянусь к брошенным в изножье кровати джинсам и толстовке. Хоть и в нескольких метрах от людей, хоть и в полностью изолированной от сети квартире, мне до удушья страшно.
Одеваюсь, выключаю свет, выхожу из спальни без звука, на цыпочках делаю пару шагов по коридору. Дверь в кабинет открыта наполовину. Там горит настольная лампа и светится экран ноутбука.
– Выжечь весь сектор к едрене фене… – вполголоса предлагает Костя.
Медленно заглядываю внутрь. Он стоит посреди комнаты, чуть придерживаясь незабинтованной рукой за спинку стула и слегка отклоняясь назад. В восхищении пялюсь, насколько правильным вычерчивается в таком свете его и без того почти классический профиль. Нашариваю в кармане телефон – но отказываюсь от затеи: ничего не получится сейчас такой камерой, да и вспышка…
Эрик балансирует на задних ножках стула, свободно свесив обе руки, будто пытается дотянуться до пола кончиками пальцев:
– Чудесно… Хватит! Довыжигались. Подставим ребят под удар… года на три.